Остров фарисеев

- Ох, и в самом деле ужасно! - сказал старик. - И к тому же приближается зима. А я не привык много бывать на воздухе: всю жизнь служил в хороших домах. Но я даже не против этого - лишь бы была возможность заработать на хлеб. Вот сейчас я, слава богу, наконец получил работу. Голос его сразу повеселел, - Правда, мне никогда не приходилось продавать газеты, но "Вестминстерская", говорят, одна из самых почтенных вечерних газет; да я и сам это знаю. Так что теперь я уверен, что проживу, во всяком случае буду стараться.

- А как вам удалось получить эту работу? - спросил Шелтон.

- У меня есть рекомендации, - сказал старик, указывая тощей рукой на сердце, словно именно там он и хранил их. - К счастью, этого никто не может у меня отнять. Я никогда не расстаюсь с ними. - Порывшись в кармане, он вытащил пачку бумажек и поднес к свету сначала одну, потом другую, тревожно поглядывая на Шелтона. - Там, в ночлежке, не очень честный народ: они у меня украли некоторые вещи - прекрасную рубашку и пару замечательных перчаток, которые подарил мне один джентльмен за то, что я подержал ему лошадь. Надо бы на них в суд подать, верно, сэр?

- Все зависит от того, что вы можете доказать.

- Я знаю, что эти вещи у них. Человек должен отстаивать свои права это всякий окажет. Не могу же я расстаться с такими прекрасными вещами. Я думаю, мне следовало бы подать в суд. Как вы считаете, сэр?

Шелтон с трудом подавил улыбку.

- Вот, - сказал старик, разглаживая трясущимися руками одну из бумажек. - Это от сэра Джорджа. - И его сморщенный палец дрожа опустился на середину страницы: - "Джошуа Крид служил у меня в качестве дворецкого пять лет и за это время показал себя примерным во всех отношениях слугой". А вот это.... и он стал разворачивать другую бумажку, - это... от леди Гленгоу: "Джошуа Крид..." мне бы хотелось, чтобы вы прочли это, раз вы уж так любезны.

- Не хотите ли выкурить трубочку?

- Благодарю вас, сэр, - ответил старый дворецкий, набивая трубку из кисета, протянутого Шелтоном. Он взял пальцами свой передний зуб и начал тихонько ощупывать его, раскачивая с какой-то печальной гордостью взад и вперед.

- Вот зубы стали выпадать, - сказал он, - но здоровье у меня вполне приличное для человека моего возраста.

- А сколько вам лет? - Семьдесят два! Если не считать кашля, да грыжи, да вот этой беды, - и он провел рукой по лицу, - так мне и жаловаться не на что. Ведь у каждого, должно быть, что-нибудь не в порядке. А я, по-моему, на удивление здоров для своих лет.

Шелтон, несмотря на всю жалость, которую возбуждал в нем старик, много бы дал, чтобы иметь возможность рассмеяться.

- Семьдесят два! - повторил он. - Да, возраст почтенный. Вы, наверно, помните совсем другую Англию, не такую, какой она стала сейчас.

- Ах! - вздохнул старый дворецкий. - Вот тогда было дворянство. Помню, как они ездили в Ньюмаркет (я там родился, сэр) на собственных лошадях. Тогда не было так много этих... как их называют... среднего сословия. Да и больше было в людях доброты. Никаких не было универсальных магазинов, каждый держал свою лавочку, и никто особенно не старался перегрызть соседу горло. И потом, посмотрите, сколько сейчас стоит хлеб! Боже мой! Раза в четыре дешевле, чем прежде!

- А как, по-вашему, люди сейчас стали счастливее? - спросил Шелтон.

Старик дворецкий молча сосал трубку.

- Нет, - сказал он наконец, покачав дряхлой головой. - Никто теперь ничем не доволен. Вот, я вижу, люди ездят в разные места, читают книжки, много узнают нового, а никто не чувствует себя довольным. Не то, что раньше.

"Так ли это?" - подумал Шелтон.

- Нет, - повторил старик, снова помолчав и выпуская струю дыма. - Не вижу я прежнего довольства, прежней радости на лицах. Даже и похожего ничего нет. А тут еще эти автомобили; говорят, лошадей скоро совсем не останется!

И, словно потрясенный собственным выводом, он погрузился в молчание, лишь время от времени разжигая свою трубку.

Девушка, сидевшая на дальнем конце скамьи, пошевелилась, откашлялась и снова замерла. На Шелтона пахнуло запахом нестиранного белья. Подошел полисмен и принялся рассматривать эти три, столь неподходящие друг к другу, физиономии; во взгляде его было добродушное презрение, пока он не заметил Шелтона, а тогда оно сменилось любопытством.

- И в полиции есть хорошие люди, - сказал старик дворецкий, когда полисмен зашагал дальше. - Да, есть хорошие люди и в полиции, очень хорошие, а есть такие, которые смешивают тебя с грязью, отвратительные, низкие личности. Вот ведь когда они видят, что человеку не повезло, они считают, что могут разговаривать с ним, как хотят. Но я никогда не даю им повода приставать ко мне, я всегда держусь скромно и со всеми на свете разговариваю вежливо. Приходится потакать им: ведь если... ох, если не потрафишь... некоторые ни перед чем не остановятся - как захотят, так с тобой и расправятся.

- Вы что же, думаете всю ночь здесь просидеть?