Остров фарисеев. Фриленды

– Она была немного бледна, – сказал кто-то слева от Шелтона.

Он провел рукой по лбу; позади него всхлипывала старая няня.

– Дик, – наклоняясь к его уху, шепнул младший Деннант, – давайте удерем, здесь совсем не интересно.

Они пошли по направлению к парку, и Шелтон вряд ли мог бы сказать, откуда у него эта легкая тошнота: то ли от выпитого днем шампанского, то ли от свадьбы, которая прошла так хорошо.

– Да что с вами? – спросил Деннант. – Вы сегодня мрачны, как старая обезьяна.

– Ничего особенного, – сказал Шелтон. – Просто я думал о том, какие мы все лицемеры.

Билл Деннант остановился посреди улицы.

– Ну, если вы собираетесь сесть на своего конька, – сказал он, хлопнув будущего зятя по плечу, – то я пошел.

Глава IX. Обед

На обед к Кэссеролам были приглашены лишь те знакомые и друзья молодой, которые чем-то обратили на себя внимание во время брачной церемонии. За столом Шелтон оказался между декольтированной мисс Кэссерол и другой, не менее обнаженной, дамой. Напротив него сидел мужчина с ястребиным носом и черными усами; на его белоснежной манишке блестел крупный бриллиант. Нужно сказать, что дом Кэссеролов был весьма интересный. Семья принадлежала к крупной буржуазии, возымевшей вкус к шикарному обществу. Члены этого семейства, люди осторожные, экономные и цепкие, по природе своей стяжатели, почему-то прониклись почтением к слову «шикарный». В результате в доме собиралась всевозможная человеческая накипь и царила атмосфера доморощенного порока. Помимо заядлых кутил и прожигателей жизни Шелтон встретил здесь двух-трех дам, которых, несмотря на то что были разведены или собирались разводиться, продолжали принимать в свете.

Разведенных дам, которые не сумели сохранить своего положения в свете, Кэссеролы не приняли бы у себя, поскольку питали слишком большое уважение к браку. Шелтон встретил тут и американок (но только не американцев), которых все считали «страшно забавными», и евреев – банкиров или любителей скачек, – а также нескольких джентльменов, занимавшихся или собиравшихся заняться кое-какими сделками, которые то ли выгорят, то ли не выгорят, или же взявших, а может, только еще собиравшихся взять, подряды, на которых они, возможно, попадутся, а возможно, и нет.

Шелтон знал, что в этом доме не станут принимать тех, кто в самом деле попал в беду, ибо этих леди и джентльменов ценили отнюдь не из сочувствия к ним – к чему такая сентиментальность! – а за их шик, их туалеты, остроты, осведомленность по части скаковых лошадей, за их умение играть в бридж и за их автомобили.

Короче говоря, это был один из тех семейных домов, в которых ищут прибежища люди, чей слишком шикарный образ жизни едва ли позволит им долго продержаться на поверхности.

Хозяин дома – делец из Сити, с седой шевелюрой, гладко выбритым лицом и выпяченной верхней губой, – силился понять смелые намеки своей дамы, громкий голос которой был слышен на другом конце стола. А Шелтон уже больше не пытался понять своих соседок и все внимание сосредоточил на обеде, который все гости, несмотря на разнородность вкусов, были вынуждены признать настоящим чудом кулинарного искусства. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда мисс Кэссерол повернулась к нему и сказала:

– Я всегда говорю, что самое главное – быть веселой. Даже если вам совсем не смешно, все равно надо смеяться: это так шикарно – быть занимательной! Вы со мной не согласны?

– Превосходная философия!

– Не все мы гении, но быть веселыми мы все можем.

Шелтон поспешил изобразить на лице веселость.

– Когда родитель бывает не в духе, я говорю ему, чтоб он немедленно перестал дуться, а то я закрою дом и уеду. Что пользы в том, что человек сидит с несчастным видом и хандрит? Кстати, вы не собираетесь покататься в коляске четверней? Мы едем целой компанией. Будет страшно весело; самое шикарное общество!

Пышные плечи, волнистые волосы (явно не более двух часов назад побывавшие в руках парикмахера) могли бы заставить Шелтона усомниться в добродетели мисс Кэссерол, но сквозившая в ее взгляде расчетливость и то, как старательно она проглатывала окончания слов, неопровержимо доказывали ее принадлежность к наиболее респектабельной части присутствующих. До сих пор Шелтону никогда не приходило в голову, до чего это шикарная женщина, и, сделав над собой усилие, он предался такому вымученному веселью, от какого затосковал бы любой француз.