Остров фарисеев. Путь святого. Гротески (сборник)

– Если бы я думал так, как вы, – со вздохом произнес совсем приунывший Крокер, – я просто потерял бы почву под ногами.

– Несомненно. Мы всегда считаем, что лучше наших критериев на всем свете не сыщешь. Это главное, в чем мы убеждены. Почитайте речи наших политических деятелей. Ну не удивительно ли, как они уверены в собственной правоте! Очень приятно сознавать, что своими поступками приносишь пользу и себе и другим, но ведь если подумать, так то, что здорово одному, – другому смерть! Посмотрите на природу. Но мы в Англии никогда не смотрим на природу – мы не чувствуем в этом потребности. Наша традиционная точка зрения помогла нам набить карманы – это самое главное.

– Знаете, старина, это ужасно зло – все, что вы говорите, – заметил Крокер с удивлением и грустью.

– Да кто угодно обозлится, глядя, как мы – фарисеи – жиреем и надуваемся, точно воздушный шар, от сознания собственной добродетели. Порою так и хочется проткнуть его булавкой – хотя бы для того, чтобы услышать шипение выходящего газа.

Шелтон сам удивлялся своей горячности; почему-то он подумал об Антонии: вот кого нельзя причислить к фарисеям!

Крокер шагал с ним рядом глубоко огорченный, и Шелтону стало жаль его.

– Набивать себе карманы – это еще далеко не самое главное, – снова заговорил Крокер. – Человек должен действовать, не задумываясь над тем, почему он поступает так, а не иначе.

– Скажите, а вы когда-нибудь смотрите на оборотную сторону медали? – спросил Шелтон. – Скорее всего – нет. Вероятно, вы начинаете действовать, не успев обдумать все до конца.

Крокер усмехнулся.

«И он тоже фарисей, – подумал Шелтон. – Только у него нет фарисейской гордости. Вот странно!»

Некоторое время они шли молча. Крокер, который, казалось, был погружен в глубокое раздумье, вдруг произнес, посмеиваясь:

– А вы непоследовательны! Вы должны бы считать, что нам нужно отказаться от Индии.

Шелтон смущенно улыбнулся.

– Но почему бы нам не набивать себе карманов? Меня только возмущает, что мы произносим по этому поводу столько возвышенных слов.

Чиновник из Индии робко взял Шелтона под руку.

– Если бы я думал, как вы, – сказал он, – я бы и дня не прожил в Индии.

Шелтон ничего не ответил.

Ветер начал стихать, и над вересковыми просторами вновь разлилось очарование утра. Путники приближались к кромке возделанных полей. Шел шестой час, когда, спустившись со скалистых холмов, они очутились в залитой солнцем долине Монклэнд.

– Тут написано… – сказал Крокер, заглядывая в путеводитель, – тут написано, что это на редкость уединенное место.

Кругом и в самом деле никого не было, и приятели уселись под старой липой, не доходя до деревни. Дымок из трубок, истома, разлитая в воздухе, теплые испарения, поднимающиеся от земли, неумолчное жужжание насекомых нагоняли на Шелтона дремоту.

– А помните, – спросил его спутник, – помните ваши словесные бои с Бусгейтом и Хэлидомом по воскресеньям вечером у меня в комнате? Кстати, как поживает старина Хэлидом?

– Женился, – сказал Шелтон.

Крокер вздохнул.

– А вы? – спросил он.

– Нет еще, – угрюмо ответил Шелтон. – Я… помолвлен.

Крокер взял его за руку повыше локтя и, крепко сжав ее, что-то буркнул. Для Шелтона это было самым приятным из всех полученных им поздравлений: в нем чувствовалась зависть.

– Я хотел бы жениться, пока я еще здесь, на родине, – сказал чиновник из Индии после долгого молчания. Он полулежал на траве, слегка склонив голову набок и широко раскинув ноги; руки его были глубоко засунуты в карманы, по лицу блуждала рассеянная улыбка.

Солнце скрылось за скалистой вершиной одного из холмов, но от земли продолжало подниматься тепло, и воздух был напоен пряным ароматом шиповника, который стоял весь в цвету у ближайшего коттеджа. Время от времени на сходившихся здесь дорожках появлялись местные жители: они не торопясь проходили мимо, поглядывая на незнакомых людей и обсуждая свежие новости, и исчезали в домиках, разбросанных по склону холма. Где-то вдали часы пробили семь, и майский жук, гудя, закружил под тенистой липой. Все дышало сладкой дремой и покоем. Мягкий воздух, медлительные голоса, тени и шорохи, запах дыма от только что зажженных очагов – все говорило о безмятежной жизни и домашнем тепле. Мир, что лежал за пределами этой долины, отодвинулся куда-то далеко-далеко. Этот укромный уголок был так типичен для островной страны – тут люди тихо появлялись на свет, мужали и без шума сходили в могилу; тут, как подсолнухи на солнце, расцветало довольство.

Шелтон взглянул на Крокера: шляпа у него съехала на затылок, он клевал носом. Близ такой же деревни находилась, должно быть, усадьба, где родился этот Крокер; со временем он поселится в одном из тысячи подобных домов, и ни чума, ни борьба с голодом не оставят на нем и следа; ничто не затронет ни его миропонимания, ни предрассудков, ни принципов; он ни в чем не изменится от общения с народом чужой страны, от знакомства с другими условиями жизни, неведомыми дотоле чувствами и странными для него суждениями!