- Нет, - продолжал Шелтон, - у нас тут слишком много здравого смысла, чтобы чрезмерно напрягать свой ум. Мы знаем, когда и где следует остановиться. Мы накапливаем сведения о вымерших племенах и вызубриваем все греческие глаголы, ну, а что касается познания жизни или самих себя, то... Те же, кто в самом деле стремится к знанию, - люди совсем иного рода. Они пробивают себе путь во тьме, не ведая усталости, не жалея сил. Таких мы здесь не воспитываем!
- Как славно пахнут липы! - сказал Крокер.
Он остановился возле какого-то сада и взял Шелтона за пуговицу. Глаза у него были грустные, как у собаки. Казалось, он хочет что-то сказать, но боится обидеть собеседника.
- Нам внушают, что здесь учат быть джентльменами, - продолжал Шелтон. Но один какой-нибудь случай, который потрясет человека до глубины души, гораздо скорее научит этому, нежели долгие годы пребывания здесь.
- Гм! - буркнул Крокер, крутя пуговицу Шелтона. - Те, кто считался лучшим из лучших здесь, оказывались и впоследствии лучшими из лучших.
- Надеюсь, что нет, - угрюмо сказал Шелтон. - Я, например, был снобом, когда тут учился. Я верил всему, что мне говорили, всему, что делало жизнь приятной. А что представляла собой наша компания? Ничего, кроме...
Крокер улыбнулся в темноте: он считался тогда чересчур эксцентричным, чтобы принадлежать к компании Шелтона.
- Да, вы всегда выделялись среди ваших приятелей, старина, - сказал он.
Шелтон отвернулся, вдыхая аромат цветущих лип. В воображении его проносились картины прошлого. Но лица старых друзей как-то странно перемешались с лицами тех, с кем он встречался совсем недавно: девушка в поезде, Ферран, женщина с круглым, плоским, густо напудренным лицом, маленький парикмахер и много других, а над всеми, словно чем-то связанное с каждым из них, витало загадочное лицо Антонии. Запах цветущих лип окутывал его своей чарующей сладостью. На улице приглушенно, но отчетливо звучали шаги прохожих, и ветер доносил слова песенки:
- А все же, - сказал он вдруг, - славные они были ребята!
- Я тогда считал, что некоторые из них чересчур зазнаются, - задумчиво проговорил Крокер.
Шелтон рассмеялся.
- Сейчас мне глубоко противен этот наш снобизм и себялюбие, - сказал он. - Противен этот городок, весь обернутый в вату, весь такой чертовски комфортабельный...
Крокер покачал головой.
- Это чудесный старый город, - сказал он, остановив наконец взгляд на башмаках Шелтона, и прибавил запинаясь: - Знаете, старина, по-моему, вы... вам следовало бы поостеречься!
- Поостеречься? Чего?
Крокер судорожно стиснул его руку.
- Да не беситесь, старина, - сказал он. - Я хочу сказать, что вы, похоже, мм... глубоко заблуждаетесь.
- Глубоко заблуждаюсь? Вы хотите сказать, что я наконец стою на правильном пути?
Крокер ничего не ответил, на лице его отразилось разочарование. Что же все-таки он хотел сказать? Злорадное чувство, что приятель потерял из-за него душевный покой, смешалось в сердце Шелтона со смутным презрением! и смутной жалостью. Крокер первый прервал молчание.
- Я думаю, не пройти ли мне еще немного сегодня ночью, - сказал он, - я чувствую себя вполне бодрым. Вы в самом деле хотите расстаться со мной здесь, Грач?
В голосе его звучала тревога, словно он боялся, что Шелтон может упустить нечто очень хорошее. Но у Шелтона тотчас заболели ноги: они горели, как в огне.
- Да, - сказал он. - Вы ведь знаете, почему я здесь остаюсь.
Крокер кивнул.
- Ваша невеста живет тут поблизости? Ну что ж, здесь я с вами распрощаюсь. Мне хотелось бы пройти сегодня еще миль десять.
- Дорогой мой, но ведь вы устали и хромаете!
Крокер ухмыльнулся.
- Нет, - сказал он, - я хочу еще пошагать сегодня. Увидимся в Лондоне. До свидания!
Крепко пожав Шелтону руку, он повернулся и, прихрамывая, пошел дальше.
- Не будьте же идиотом! - крикнул ему вслед Шелтон. - Вы совсем выбьетесь из сил.
Вместо ответа Крокер лишь оглянулся - в темноте белым пятном мелькнуло его круглое лицо - и помахал палкой.