Остров Южный Камуи

— Я хотел понять, что он за человек, — медленно начал Тагути, словно ещё раз выверяя свои рассуждения. — Постоянной работы не имеет, живёт в малюсенькой каморке, продаёт свои стишки, которые сам печатает на мимеографе. На вырученные деньги пьёт в каком-то захудалом баре. Девица из бара и другая из турецкой бани называют его маэстро. Вот такой внешний контур получается.

— Да, это вы хорошо обрисовали, просто завидно становится.

— Мне тоже так кажется, — усмехнулся Тагути.

Из больницы пока никто не выходил. У Сакакибары в палате по-прежнему горел свет.

— Но если всё спокойно взвесить, окажется, что вся эта жизнь Сакакибары — сплошное притворство и бутафория. Мы же с тобой видели, что книжонки его совсем не продаются. Думаешь, он на эти деньги кормится? Да этого и на выпивку в баре не хватит. Так вот, до сих пор ему девицы помогали — давали средства на жизнь. Попросту говоря, жил себе припеваючи, как сутенёр. Только он это называл поэтическими отношениями. Но свою «не настоящую» жизнь он всячески камуфлировал, разукрашивал её красивыми словами и позами. Повесил себе на дверь помпезную вывеску «Научное общество изучения современной поэзии», в бар таскал с собой томик Бодлера. Для него и женщины-то были, наверное, только ещё одним средством приукрасить эту иллюзорную жизнь.

— Да, просто карточный домик какой-то…

— Карточный домик? — усмехнулся Тагути и бросил окурок. — И впрямь похоже на карточный домик. Стремился к известности, к славе, да ничего не вышло. Он же настоящий неудачник. Вот, чтобы заглушить тоску, и построил себе карточный домик, эдакий дворец, чтобы там быть королём. А девицы должны были всегда быть при нём, хотя они сами по себе ему не нравились. Это была одна из карт в конструкции домика. Правда, он, неудачник, мог и посочувствовать тем, кто был ещё несчастнее его самого.

— Значит, когда одна из девиц решила выйти замуж, одна карта выпала…

— Тут не только карта выпадала, но и всему её плачевному состоянию приходил конец: девушка становилась счастливей его самого. Этого Сакакибара позволить явно не мог. Наверное, его охватил ужас оттого, что карточный домик вот-вот рухнет. И тогда он решился на убийство.

— Но ведь он понимал, что после убийства ничего уже не будет по-прежнему, потерянного не вернуть?

— Нет, он верил, что, если убьёт Кадзуко, тем самым вернёт её в прежнее жалкое состояние. Помнишь, когда её нашли, лицо у неё всё было размалёвано косметикой, а на ногах — дешёвые сандалии из бани?

— Как же, помню. Одно ужасно не вязалось с другим.

— Это её Сакакибара уже после убийства размалевал. Специально для этого украл из комнаты Минэко косметический набор.

— Зачем ему это понадобилось?

— Хотел снова её превратить из счастливой молодой невесты в девицу, обслуживающую клиентов в турецкой бане. Другого объяснения тут не придумаешь.

Тагути достал ещё одну сигарету и прикурил. Дождь всё хлестал не переставая. Больница будто притихла и затаилась.

— А всё-таки я не понимаю… — тихонько сказал инспектор Судзуки. — Почему же Сакакибара, вот такой монстр, всё же спасает ребёнка ценой увечья, вступается за старика в Сибуе… Судя по этим его поступкам, прекрасный человек, да и только!

— Да, прекрасный человек. Но не кажется ли тебе, если подумать, что во всём этом есть что-то странное?

— Странное?

— Сакакибара, чтобы помочь Кадзуко Ватанабэ, ввязался в драку с бандитом. Прекрасно. Но, с другой стороны, стал бы нормальный человек очертя голову бросаться в такую драку? Стал бы, трижды ни о чём не думая, помогать кому-то? Тут дело не в том, хватило бы ему мужества или нет. Просто он, наверное, подумал бы о жизни, о семье или о своей любимой девушке — и, естественно, заколебался бы. Поэтому для людей свойственно занимать позицию стороннего наблюдателя. А Сакакибара, трижды ни о чём не размышляя, бросался кому-то на помощь. Всё потому, что у него не было настоящей жизни, о которой стоило бы беспокоиться. Что у него было, так это животный страх, а его чувство долга говорило ему, что это постыдно и надо его подавить. Его действия во всех трёх случаях несколько отличаются от вероятных действий обычного человека. Такое поведение следует определять не понятием «прекрасное», а понятием «странное» — с отклонением. То есть, при определённых обстоятельствах, он может и стать преступником, убийцей.

Тагути в тусклом отсвете фонаря посмотрел на часы. Было уже около двенадцати.

— Может быть, Сакакибара знает, что мы за ним следим? — взволнованно предположил инспектор Судзуки.

— Вряд ли, — буркнул Тагути в ответ.

— Но он же, наверное, предполагает, что мы должны за ним следить. Было бы даже странно, если бы он об этом вообще не думал. Ну и? Выйдет он всё-таки или нет?