Остров Колгуев

Вокруг чума олени: пощелкивают на сухой сопке копытами. Старик ночью охранял непойное стадо — ездовых быков, они пасутся обычно в нескольких километрах от чума. Теперь он подогнал оленей к чуму.

Кроме непойного стада, есть основное большое стадо, с важенками, с телятами. Пасутся эти стада отдельно. Большое стадо, в котором может быть несколько тысяч оленей, иногда уходит за десятки километров от стойбища. Олени в нем почти дикие.

Человек, охраняя стадо, ездит вокруг места, где оно пасется, большими, многокилометровыми кругами, не слишком приближаясь к оленям.

В санках несколько ружей — на случай, если придут волки; волки приходят часто.

Близко к себе олени не подпускают; фыркнет важенка, вскинет рогатую голову самец-вожак — большой хор, — все стадо, пощелкивая копытами, устремляется в тундру.

Если надо поймать оленя, его догоняют и набрасывают аркан — тынзей. Это крепкая, особо сплетенная веревка из шкуры морского зверя с кусочком отшлифованного оленьего рога на конце. В нем просверлено отверстие, по которому скользит веревка, затягивая петлю.

Олень всячески старается освободиться от веревки, пахнущей человеком, он даже готов вместе с ней сбросить рога и часто обламывает их.

Но бывает такое время — по-ненецки оно называется Месяц, Когда Падают У Оленей Рога, — веревке не за что зацепиться, и ее надо набросить на сравнительно маленькую голову оленя; иногда, стремясь освободиться от веревки, олень проскакивает в нее и передними ногами — тогда петлю затягивают у него на брюхе.

Веревка натянута; пастух, бросавший тынзей, быстро делает несколько поворотов, чтобы веревка обернулась вокруг его тела. Теперь — кто кого? Олень бьется, стараясь вырваться, скошен блестящий синевой глаз, вывернуты от напряжения розовые ноздри, оскалены зубы; когда человек близко, метрах в пяти-шести, олень бежит.

Тут обоим нужны все силы — далеко не всегда человеку удается удержаться на ногах, олень тащит его по болоту, по кочкам, по лужам, по колючему снегу.

Если близко есть еще люди — бегут на помощь; если нет — надо ждать, пока олень устанет. Но и устав, он не так-то просто дает связать себя.

Олени не выносят запаха человека. Они очень любят грибы, но даже ездовые олени — обученные быки — не едят грибы, собранные человеком. Не едят хлеба. Понюхав хлеб и грибы, брезгливо фыркают, мотают головой, чихают. Еду из рук человека берут только те олени, которые почему-либо выросли в чуме.

Нельзя подойти даже к важенке с теленком; совсем еще слабая, только что подарившая хмурой тундре темно-коричневый теплый комочек жизни, учуяв приближение человека, она поднимается и отходит. Важенка обнюхивает теленка, пахнущего человеком, иногда бьет рогами, иногда совсем бросает его — ненавистный запах угрожает свободе.

В тундре все делается на холмах.

На холме, близко от чума, полукругом стоят нарты, поднятые передками на задок предыдущих. От крайних саней тянутся длинные веревки. Ездовых быков гонят к этому полукругу; женщины и дети поддерживают веревки и, натягивая концы их, замыкают этот полукруг — олени окружены.

Мужчины идут внутрь круга и отбирают своих оленей и вожака упряжки — каждый обучает оленей по своей «методе»; олени шарахаются и фыркают.

Перепрыгнувших за юрок и убежавших оленей ловят арканами и привязывают к санкам юрка — для воспитания; собаки все время следят за действиями мужчин и без приказаний, по движениям и жестам хозяев понимают, что им нужно делать.

Так происходит дважды в сутки, утром и вечером, и только в особых случаях днем.

Мужчины запрягают оленей, чтобы ехать на дежурство к стаду, ехать на охоту, к озеру ловить рыбу или к морскому берегу — за дровами. В тундре часто нет даже кустика, который можно было бы использовать как топливо; леса полярной березы, покрывающие иногда большие пространства, ниже травы, как в сказке; переплетаясь корнями и ветвями-веточками, прижимаясь к земле, деревья эти, толщиной со стебель травы и листьями размером в ноготь мизинца, никак не годятся на топливо.

Женщины, как всегда, шьют — одежду, чум, люльки; пришивают новые подошвы к обуви; выделывают шкуры, просушивают обувь, снятую вечером. Трудно вывернуть тобоки из жесткой шкуры нерпы, еще труднее крошечные детские. Их выворачивают, подталкивая палочкой, цепляясь зубами.

Одиноко стоит чум между сопками и озерами, далеко тянутся снега. Весь день женщина одна в чуме, отлучается из чума редко: к ближайшему озеру, шагах в сорока, к речке или ручью — за водой; в тундру — за созревающей морошкой, оранжево-красными ягодами, вобравшими тепло, солнечный свет и влагу полярного лета. Вернется в чум и опять шьет — подошвы, рукавицы, орнаменты.

А если у собак, дремлющих в чуме в дождь или греющихся у чума на солнышке, уши вдруг становятся жесткими и острыми и они, заливаясь лаем, устремляются на ближний бугор, женщины не идут за ними на сопку смотреть, кто едет, — женщины принимаются готовить чай. Подкладывают в костер по одному коротенькому поленцу — ни одно поленце длиною в карандаш не должно сгореть зря.