Остров краденых драгоценностей

 — Вы хотите сказать, Кристен, — сделал вывод судья. — что следствие закончено?

 — Ни в коем случае, Бюрген, — пожал плечами комиссар. — Я знаю-только малую часть того, что должен знать, чтобы все стало ясно: почему должны были погибнуть Джулио Секки и Элмер Хант.

 — Вы все ещё убеждены, что это было преступление?

 — Разумеется, я даже знаю, кто и как повредил трос.

 — Тогда вы знаете все.

 — Куда там, далеко не все, возразил Кристен, — и хотя большинство звеньев цепи у меня в руках, я никак не могу соединить некоторые. Полагаю, в ходе следствия я напал на след, раскрывающий новое преступление. Посмотрите сюда…

 Достав пакетик с восковыми комочками, он высыпал их на ладонь. Среди них засверкала кучка бриллиантов.

 — Если вы арестуете Энрико Амелотти, то убьете двух зайцев сразу, улыбнулся комиссар недоумевающему судье. — Вам все это кажется слишком сложным, но достаточно проследить историю с самого начала, чтобы заметить некую зависимость, образующую цепочку имен и предметов: Сандра — Элмер Джулио — трос — Исмей — Нино, и другую цепочку: Исмей — Амелотти — Сандра, или тот же ряд с небольшим отличием: Исмей — Амелотти — бриллианты. И можно было бы путем логических рассуждений строить новые и новые ряды с большими или меньшими изменениями. Теперь я в состоянии замкнуть последний ряд и объяснить все, из него вытекающее…

 Судья Бюрген задумался, побарабанил кончиками пальцев по колену, уставившись куда-то в угол.

 — Действительно, — согласился он, — все творящееся вокруг нас следует разложить по полочкам. Я ещё кое-как могу понять первую цепочку, хотя, сознаюсь, мне недостаточно ясна фигура Амелотти. Гм, значит Исмей и Амелотти…

 — Не мучайтесь, Бюрген, — перебил комиссар судью. — Это могу утверждать только я, поскольку я видел, я слышал и я испытал. Вес остальные могут исходить лишь из моих показаний. А мне нужно быть чертовски осторожным, поскольку с английским посольством в Женеве шутки плохи. Исмей по документам — британский гражданин. Кроме того, мы с вами представляем закон в городе, которые у всех на виду. Наши ошибки тут же разнесутся по свету на четырех языках, и с нами покончат сразу в Риме, Париже, Лондоне и Женеве.

 — Тем не менее это… — Судья показал на раскрашенную головку.

 — Всего лишь такое же несущественное доказательство, как и все остальные. Извините меня, Бюрген, но судьи неохотно верят психологическим выкладкам. Может, и хотели бы, но им запрещает буква закона. Судьи, да и прокуроры, любят только вещественные доказательства, аналитика же интересуют душевные порывы, которые все и решают. Аналитик достигает результатов сосредоточенным анализом. Иногда говорят об интуиции, но это не то. Интуиция не дар свыше…

 — Интуиция интеллигентного человека… — попытался возразить Бюрген, но Кристен покачал головой.

 — Что у него, что у дикаря. Интуиция, основанная на внутренних ощущениях, совсем не то, что анализ.

 — Вы хотите сказать, что решили проблему аналитически?

 — Да, Бюрген! Что бы вы сказали тому, кто решился бы обвинить человека в убийстве на основании только одной интуиции? Вы бы не поверили и велели отпустить обвиняемого. В нашем случае все усложнили трагические события, нагромоздившиеся одно на другое. К сожалению, мне понадобилось слишком много времени, чтобы разобраться. Полностью проблему я не решил, но определенный результат налицо.

 Комиссар Кристен устал, он словно не знал, что делать дальше. Взгляд, его упал на гипсовую фигурку, все ещё пахнувшую клеем.

 — Цепочки, о которых я говорил, связаны именами Исмея и Амелотти. Имя Исмея фигурирует в обеих цепочках, Амелотти — только во второй. Как туда попал Амелотти, для меня загадка, но я её решу, ведь анализ — не то что интуиция. Исмей, — продолжал, переведя дух, Кристен, — вдруг столкнулся с неизвестным противником, и противник этот должен быть силен и готов на все, раз умел проскользнуть сквозь щель под дверью номера или пролезть в замочную скважину. Он был способен на все это и к тому же имел дерзость писать Исмею угрожающие письма на его собственной бумаге и на его машинке, а потом таинственно исчезал, оставляя письма с угрозами на столе. Все это вызвало у меня самые фантастические мысли и доводило до отчаяния. Я был бессилен и слепо подчинился последней угрозе, впрочем, как и Исмей. Именно я отправил Исмея рисковать жизнью на краю ледника…

 Кристен нервно усмехнулся, потом продолжал:

 — Я сделал именно то, что нужно было противнику, — отправил жертву наверх, где уже погибло столько людей. Мозг мой в тот момент не работал. Я допустил ошибку, не учтя способности преступников воздействовать на сознание своих жертв. Но я себя не виню — любой мог бы обмануться. Никто не устоял бы перед столь дерзкой и азартной атакой. Вот и я поддался отчаянному натиску противника и послал Исмея на ледник.

 Комиссар помолчал. Морщины на его переносице углубились.

 — Боюсь, — снова начал он, словно завершая разговор с Бюргеном, — что на сегодня я больше ничего вам не скажу, ибо пришлось бы обходить все чаще остающиеся белые пятна в моем сознании, а это ни к чему.