Остров Крым. В поисках жанра. Золотая наша Железка

У всех Харитоновых вспыхнули глаза, но криков радости не последовало, напротив, они настороженно замолчали, явно не решаясь согласиться или возразить, выразить восторг или презрение, явно медля с ответом. Ответ зависел, конечно, от Светланы. Непосредственный Обжорка, тот просто подбежал к девочке и положил ей мордочку на колено. Выяснилось вдруг, что именно это одиннадцатилетнее существо дает ноту всему септету.

– Что это значит – синее чудо природы? – осторожно спросила она. – Море, что ли?

– В данном случае Черное море, – сказал я ей. – Древние называли его Понт Евксинский.

– Надувательства не будет? – Она чуть-чуть подняла глаза в направлении калифорнийского кайта, который все еще с дураковатым нейлоновым оптимизмом потрескивал щедрыми крыльями.

Я был слегка пристыжен.

– О Света, можешь не волноваться. Море будет настоящее.

– В таком случае… – протянула она.

– В таком случае едем, едем!

И вот мы едем к Черному морю и приехали к Черному морю. Оно шумело за холмом не очень сильно, но явно. Я его хорошо слышал, а мои пассажиры нет – ведь они никогда не встречались с морем, за исключением тещи, которая в 1951 году побывала в санатории имени Первой пятилетки, но тогда она морем не особенно интересовалась, а больше ударяла по сухому вину.

Вокруг были кирпичи – запретные знаки. На автомобиле прямо к берегу теперь нигде уже не проедешь, только в Планерском осталось, кажется, местечко у старой котельной. Пейзаж – серые холмы, известковые обрывы. Мне он казался романтичным, потому что связан был с воспоминаниями, на пассажиров же вроде лишь тоску нагонял. Восточный Крым.

– Дядя Паша, скоро мы увидим море? – спросила Светланка.

– Терпение, ребята, терпение, – слукавил я. – Пока что сделаем привал.

Мадам Харитонова с маменькой взялись готовить очередной пикник, а я посадил крошку Людочку себе на шею и предложил ей собственные уши в качестве руля. Пригласил прогуляться Светку и Витасика – дескать, ноги хочу размять. Обжорка – кстати говоря, деликатнейшая собака с умеренным аппетитом – в приглашении не нуждался. Мы пошли в гору.

Медленное движение. Светка собирает жесткие полупустынные растения в классный гербарий. Витасик крутит носом, показывает самостоятельность. Я дико волнуюсь – настоящее ли откроется нам чудо природы.

Оказалось – истинное! То самое, кому «не дано примелькаться». Огромное, свежайшее, то самое, что всякий раз вызывает во мне юношеский восторг. То самое – «Гомер, тугие паруса». Гремучая бессонница, бесконечная живость и далее – бескрайнее воображение.

Как ни готовились дети к этой встрече, но были ошеломлены. Все тут нахлынуло на них, и все настоящее – и ветер, и запахи, и мокрая галька, и сладкая, может быть, тревога будущей жизни. Они не закричали, не завизжали, не засмеялись, не запрыгали, но молчали в провинциальной застенчивости. Светка в ее едва просыпающейся женственности смотрела на море исподлобья, как на внезапно вошедшего в комнату огромного сокрушительного Дон Жуана. Витасик пыжился – дескать, ничего особенного, – а сам трепетал. Людочка у меня на шее притихла. Один лишь Обжорка, который черт знает что видел в море, кроме восторга, разрываясь от лая, бросился вниз, был отброшен волной и мокрый, неслыханно жалкий закрутился волчком. Мы сели на гребне галечного пляжа. Вокруг было пустынно.

– Вот это море, – сказал я.

– Приехали, – тихо сказала Света.

– Вы не смущайтесь, ребята, – сказал я. – Море хотя и чудо, но в нем нет ничего особенного.

– А то я не знаю, – прокарабасил Витасик.

– По сути дела, мы, люди, тоже чудесны, хотя в нас нет ничего особенного, – добавил я.

– А то мы не знаем, – сказал Витасик.

Неожиданно я снова сильно разволновался. Мне показалось, что приближается сокровенная минута. Мне захотелось вдруг показать усталым детям что-нибудь из нашего «жанра». Мне захотелось, чтобы на горизонте появился сейчас розовый айсберг. Мне неудержимо захотелось сделать это немедленно, но я боялся, что ничего не получится.

Розовый айсберг появился на горизонте и весьма отчетливо приблизился. Сияли под летящим солнцем отвесные стены розового льда. Сладкий айсберг тихо и торжественно приближался к нам, ко мне и детям. Линия морского горизонта поднялась над ним, и он вошел в медлительный дрейф вдоль берега. Я понял, что он приплыл сюда из Болгарии, что это не только моих рук дело, но и тех шестерых, что ждут меня на Золотых Песках, а раз так, то, значит, есть все-таки какой-то смысл в нашей дружбе, в нашем союзе.

– Видите, ребята, айсберг? – спросил я.

– Он настоящий? – спросила Света.

– А мы с тобой настоящие? – спросил я.

– Не знаю, – сказала она. – Может быть, мы тоже чьи-то фокусы.

– Возможно, – сказал я. – Но почему бы и айсбергу не быть с нами? Розовый айсберг – чем плохо?

– Класивый, – сказала Людочка.

– Он на четыре пятых скрыт под водой, – пояснил я.

– А то мы не знаем, – пробасил Витасик.

Сцена. Номер пятый: «Работа над романом в Венеции»