Остров Крым. В поисках жанра. Золотая наша Железка

…Юный Аркадиус кушал из пакета молоко пониженной жирности, когда на шоссе появились синие «жигули», а за рулем чувак в желтой майке, то есть я. Аркадиус двумя руками сдавил пакет и, пузырясь молоком, выскочил на обочину. Я, конечно же (мало было дураку науки), тут же остановился, и хиппи влез ко мне, прыщеватый, сальноволосый, с симпатичной придурковатой улыбочкой, в жилетке из плохо обработанной овчины и с надписью на майке «А human being» («Человеческое существо»).

– Предупреждаю, денег нет, – сказал он мне.

– Бесплатный транспорт, – ответил я.

– Супер! – воскликнул он.

Мы поехали.

– Откуда едешь, чувак?

Вот это меня и покоробило – что за нахальство, право! Я надел на нос дымчатые очки и посмотрел на попутчика.

– Ты знаешь происхождение слова «чувак»?

– Ну! Ты! Мэн! – воскликнул он с удивлением. – Ты, я гляжу, задаешь вопросы!

– «Чувак» то же самое, что и «мэн», а также соответствует надписи на твоей груди, – академическим тоном пояснил я.

– А что означает эта надпись? – Он рот открыл.

– Она означает «чувак», – усмехнулся я. – А происходит это слово от обыкновенного «человек». Когда несколько часов подряд дуешь в трубу или в саксофон, язык во рту распухает и нет сил выговорить обыкновенное «человек», а получается «чэ-э-э-к», «чвээк» и в конце концов «чувак».

– Супер! – с детским восхищением воскликнул он. – Ты где учишься?

Настала моя очередь изумиться:

– Учусь? Да я, дружище, давно уже отучился. Ты, должно быть, заблуждаешься насчет моего возраста.

– А сколько тебе лет?

– Сорок, – сказал я, слегка все-таки слукавив в сторону улучшения, то есть уменьшения горестного числа.

– Супер! – снова вскричал он и вдруг осекся. – Как же это может быть? Отцу моему вон сорок…

– А что из этого следует, сынок? – ласково спросил я.

– Супер… – тихо пробормотал он.

После этого со спокойной уже душой я начал его расспрашивать. Мне приходилось раньше возить хиппи и на родине, и за границей, и обычно это был народ молчаливый, отчужденный, малоприятный в общении. Юный Аркадиус оказался иным. Он охотно рассказывал о себе. Школу бросил – надоела. В армию не взяли – плоскостопие. Захипповал, ушел в «коммуну», и там надоело, потому что бездуховный факк и паршивое ширево. Теперь стал автостопщиком, наколесил уже тридцать тысяч километров по Союзу то один, то с братом, то с девочкой какой-нибудь. Сейчас едет в Москву посмотреть на Джоконду. Ее, Мону Лизу – вы, конечно, знаете, чувак? – везут домой, в Париж, из Японии, но по дороге она сделала стоп в нашей капитолии, чтобы, значит, встретиться с Аркадиусом.

До Москвы было не менее двух тысяч километров, и я поинтересовался, есть ли у малыша деньги. Оказалось, есть, целая пятерка! Правда, нужно еще заехать за одной герлой, с ней скучковаться, но у нее, кажется, тоже есть рубля три, так что доберемся. Им много денег не надо. Хлеб они берут бесплатно в столовых. Водители в основном народ добрый, а жлобов за версту видно, к ним не просятся. В случае крайней нужды Аркадиус продает стихи по копейке за строчку. Чьи стихи? Свои собственные. Хотите купить? Вот, пожалуйста:

Я разобью театрик без рампы и кулис,
Входите без билетов – приехал к вам артист!
Расскажет вам историю
Про шхуну из надежд,
Которую построили
Четырнадцать невежд.
Корабль из речки меленькой
Отчалил в океан,
Четырнадцать бездельников
И капитан Иван…
На деревенской улице театр без стен и крыш,
Артист играет весело, а получает шиш.

– Я тебе, Аркадиус, за эти стихи дам десятку.

– Не десятку, а двенадцать надо, – надулся хиппи.

– Двенадцать не дам, а десятку получишь.

– Почему же десять, мэн? Двенадцать строк – двенадцать копеек.

– А я тебе десять рублей даю, понял? Не копеек, а рублей – дошло? Плачу тебе как начинающему поэту по девяносто копеек за строчку и вычитаю восемьдесят копеек, твой первый налог. Получается круглая десяточка. Вот, держи! Стихи-то давай!

Я получил стихи, записанные на разорванной обертке сигарет «Памир». Аркадиус был потрясен хрустящей розовой бумажкой. Он сказал, что таких денег и в руках-то никогда не держал. Потом он что-то забормотал, кажется, прикидывал, не сможет ли теперь, когда судьба так резко повернулась, взять с собой на Джоконду не только Эмку, но еще и другую герлу, Галку, а может, и бразеру позвонить, и тогда?.. Потом глаза его вспыхнули ярко, будто солнце попало в хрусталики, и он надменно протянул мне бумажку обратно, – дескать, унизить его не удастся, а если хочешь помочь, то гони двенадцать копеек, а паршивые колы забирай. Я с трудом убедил его, что никакого унижения нет и что стихи его мне просто-напросто очень нужны.

– Для чего же они вам?