Остров Крым. В поисках жанра. Золотая наша Железка

– Из столицы, значит? – спросил Великий-Салазкин, крутя в пальцах затхлую полухудую сигаретку, словно какую-нибудь заморскую диковинку.

– Из столицы, – усмехнулся приезжий. – Точнее, с Полянки. А ты откуда?

– Мы тоже с полянки, – хихикнул В-С и даже как-то смутился, потому что этот хихик на лесной дороге да в ранних сумерках мог показаться и зловещим.

Однако романтик был отнюдь не из тех, что дрожат перед нечистой силой.

– Вижу, вижу, – сказал он. – По ягодному делу маскируешься, а сам небось в контакте с Вельзевулом?

– Мы в контакте, – кивнул В-С, – на столбах, энергослужба.

– Понятно, понятно, – еще раз усмехнулся романтик, и видно стало, что бывалый. – Электрик, значит, у адских сковородок?

– Подрабатываем, – уточнил Великий-Салазкин. – Где проволочка, где брусничка, где лекарственные травы. На жизнь хватает. А вы, кажись, приехали длинный рублик катать?

– Эх, брат, где я только не катал этот твой рублик, – отвлеченно сказал романтик, и тень атлантической тучки прошла по его лицу.

– А ныне?

– А ныне я физик.

– У, – сказал Великий-Салазкин. – Эти гребут!

– Плевать я хотел на денежные знаки, – вдруг с некоторым ожесточением сказал приезжий.

«Во-во, – подумал В-С. – Приехал с плеванием».

– А чего ж вы тогда к нам в пустыню? – спросил он.

– Эх, друг, – с горьким смехом улыбнулся неулыбчивый субъект. – Эх, кореш лесной, эх ты… если бы ты и вправду был чертом…

– Карточку имеете? – поинтересовался В-С.

– Что? Что? – приезжий даже остановился.

– Карточку любимой, которая непониманием толкнула к удалению, – прошепелявил Великий-Салазкин, а про себя еще добавил: «И к плеванию».

– Да ты и правда агент Мефистофеля!

Молодой человек остановился на гребне бугра и вынул из заднего кармана полукожаных штанов литовский бумажник и выщелкнул из него карточку, словно козырного туза.

Великий-Салазкин даже бороденку вытянул, чтобы разглядеть прекрасное лицо, но пришелец небрежно вертел карточку, потому что взгляд его уже упал на Железку.

– Так вот она какая… Железочка… – с неожиданной для романтика нежностью проговорил он.

– Что, глядится? – осторожно спросил В-С.

– Не то слово, друг… не то слово… – прошептал приезжий и вдруг резко швырнул карточку в струю налетевшего ветра, а сам, не оглядываясь, побежал вниз.

Академик, конечно, припустил за карточкой, долго гнал ее, отчаянно метался в багряных сумерках, пока не настиг и не повалился с добычей на мягкий дерн, на любимую бруснику.

В наши кибернетические дни воспоминанием об этой встрече с осенних небес на руки Великому-Салазкину слетел обрывок перфокарты. Стоит ли напоминать, что всякий грамотный человек может прочесть в этих «таинственных» дырочках стихи

 № 18

В брусниках, в лопухах,

в крапивном аромате,
в агавах и в шипах
шиповника и роз,
в тюльпанах, в табаке,
в матером молочае,
в метели маттиол,
как некогда поэт,
как некогда в сирень,
и в желтом фиолете,
желтофиолей вдрызг,
как некогда дитя,
расплакался старик,
тугой, как конский щавель,
Кохана, витер, сон
Их либе, либе дих…

Позднее Великий-Салазкин выяснил, что имя первого в Пихтах романтика – Вадим Китоусов. Несколько раз академик встречал новичка в кафе «Дабль-фью», но тот обычно сидел в углу, курил, пил портвейн «По рупь-сорок», что-то иногда записывал у себя на руке и никогда его не узнавал.

В-С через подставное лицо спустил ему со своего Олимпа тему для диссертации и иногда интересовался, как идет дело. Дело шло недурно, без всякого плевания, видно, все-таки не зря пустил Китоусов по ветру волшебное самовлюбленное лицо. Нет, не собирался, видимо, романтик подаваться «на Тихий», оказался нетипичным, крутил себе роман с Железкой и жил тихо, а тут как раз и Маргаритка появилась, тут уж и состоялось роковое знакомство.

Ах, это лицо, самовлюбленное лицо юной пигалицы из отряда туристов, что бродили весь день по Пихтам и вглядывались во всех встречных, стараясь угадать, кто делал атомную бомбу, кто болен лучевой болезнью, а кто зарабатывает «бешеные деньги». Туристы были из Одессы, и, собственно, даже не туристы, а как бы шефы, как бы благодетели несчастных сибирских «шизиков-физиков», поэтому привезли пластмассовые сувениры и концерт.

Великий-Салазкин, конечно, пошел на этот концерт, потому что пигалица в курточке из голубой лживой кожи поразила его воображение. Ведь если смыть с этого юного лица пленочку самолюбования, этого одесского чудо-кинда, то проявятся таинственные и милые черты, немного даже напоминающие нечто неуловимое… а вдруг? Во всяком случае, должна же быть в городе хоть одна галактическая красавица, так рассуждал старик.