Остров Крым

– Из нее, из Белокаменной, – почему-то вздохнул Сергеев. – Автоматика, Танюша. Дорогое удовольствие, однако на что только не пойдешь, чтобы напомнить о себе хорошему человеку.

– Вас забудешь, – сказала Таня.

– Ну вот и прекрасно, спасибо, что помнишь. – Сергеев говорил, словно увещевал капризного ребенка. – Закругляюсь. Глебу привет передать?

– Передайте, – неожиданно для себя скромно и мило попросила Таня.

Отбой. В первую минуту она, как ни странно, только о Супе своем и думала. Одно только упоминание о нем вызвало сладостный спазм, охвативший чресла и волной прошедший по спине вверх. Взяла сигарету и села посреди опостылевшего стеклянного вигвама.

Востоков знает Сергеева и уважительно о нем отзывается. Сергеев знает Востокова и тоже хорошего о нем мнения. Однако Сергеев запросто говорит о Востокове по телефону из Москвы, а ведь он не может не думать, что ОСВАГ прослушивает лучниковские телефоны. Говоря так, он прямо «засвечивает» Таню, не оставляет ни малейшего сомнения у осваговцев в том, кто держит ее на крючке. Значит… впрочем, какие тут могут быть «значит»… может быть… вот это лучше… может быть, это вовсе и не Сергеев звонил, а «осваговцы» его так ловко имитировали? Или американцы? Или, может быть, Сергеев не боится Востокова? Может быть, он говорит открыто, потому что вся лучниковская информация попадает к Востокову, к своему человеку? А может быть, Сергееву для чего-то нужно выдать ее противоборствующей разведке? А может быть… Впрочем, все эти варианты не рассчитаешь и стараться не надо.

Нужно сегодня же вечером все рассказать Андрею. Ведь поймет же он, что она только ради него и «продалась дьяволу», только ради любимого человека и согласилась на эту дурацкую и опасную игру, только чтобы быть с ним рядом, чтобы разделить с ним опасность, чтобы отвести от него. Да почему же до сих пор ничего ему не рассказала? Почему с каждым днем откровенность эта кажется ей все больше немыслимой. Тогда ей думалось – ничего не будет легче, все сразу выложу ему, и тяжесть рухнет. Неужели он не поймет, что это была лишь хитрость с ее стороны, просто финт? Не было никакого второго смысла в этом движении, никакого, ни малейшего; как ни копай себя, ничего другого не сыщешь.

Однако почему он сам меня ни о чем не спрашивает? Она испытала вдруг острую и как бы желанную неприязнь к Лучникову. Никогда ни о чем ее не спрашивал, думала она вдруг эту новую для себя мысль со смесью жалости к себе и злости к нему. Никогда не спрашивал о ее прошлом, о ее родителях, например, о ее спорте, о детях, даже о Саше, который вполне может быть его собственным сыном. Трахает ее только да отшучивается, ни одного серьезного слова, и так – всегда, он никогда… Употребляя в уме эти окончательные слова, Таня понимала, что если говорить о прошлом, то они несправедливы – он спрашивал ее раньше о разном, это сейчас он ее ни о чем не спрашивает.

Вообще, как он себя ведет, этот самоуверенный «хозяин жизни», и все его друзья? Как они просто и легко все эти делишки свои делают, все делают такое, от чего у нормальных людей голова бы закружилась? Супермены и главный среди них супер – Андрей. Этот вообще чувствует себя непогрешимым, никогда ни в чем не сомневается, вроде не боится ничего, вроде и не думает ни минуты, что вокруг него плетут сети все эти так называемые разведки, что они слушают, быть может, каждое его слово и фотографируют, быть может, каждое движение, что они и любимую, может быть, к нему в постель подложили, что, может быть, даже вон тот вертолетик, голубой, сливающийся с небом, каждый день таскающий мимо башни «Курьера» рекламу какого-то дурацкого мыла «Алфузов – all fusion», фотографирует какой-нибудь дикой оптикой все предметы в «вигваме», все эти дурацкие бумажки на «деске», то есть на столе письменном, даже, может быть, и гондончик, который он сегодня утром так небрежно отбросил после употребления на кафель возле ванны, а ванна-то висит над головами; во всей этой «хавире» ни одной стенки, только какие-то сдвигающиеся и раздвигающиеся экраны, во всех этих кнопках сам черт не разберется, придет же фантазия поселиться в таком чудище, лишь бы поразить мир злодейством, ну и типы, ну и показушники!

Так, дав полную волю своему накопившемуся раздражению и испытав от этого даже некоторое удовлетворение, Таня докурила сигарету, показала кукиш невинному мыльному вертолетику и отправилась за покупками.

Вот эти дела в Симфи доставляли ей до сих пор еще острое удовольствие и на время примиряли с жизнью. Сверхизобилие гастрономических аркад «Елисеев-Фошон»; легчайшее умиротворяющее движение с милейшим проволочным картингом мимо стен, уставленных ярчайшими упаковками всевозможнейших яств, начиная с ветчин полусотни сортов через немыслимые по свежести и остроте «дары моря» и кончая гавайским орехом макадамия, а скорее всего, только начиная им; движение под тихую и весьма приятнейшую музыку; Татьяна готова была тут ходить бесконечно. У любой московской хозяйки в этих аркадах, без всякого сомнения, случился бы обморок, о хозяйках периферийных страшно и подумать.