Остров любви

30 августа. Прекрасный солнечный день. Небо без единого облака, кажется свежеумытым. Ни ветерка, ни тучки. Тихо. Выходной день. Я решил никуда не ходить и впервые за много дней отдохнуть по-настоящему. Сходил на Амгунь, выбрал хороший галечный бережок, вымылся и переоделся во все чистое. Маша рано утром ушла за ягодами, Неокесарийский отправился на рыбалку, Походилов — в поле, отыскивать истинный меридиан, остальные разбрелись кто-куда Ник. Александрович разложил на земле всю свою канцелярию, сушит.

К пяти часам вечера на перекате появился бат. Приехали эвенки-охотники. Привезли убитого сохатого. Отрубленная красивая голова с потускневшими глазами лежала поверх груды мяса. От них мы узнали, что в двадцати километрах находится колхозная рыбалка с тремя чумами и что там есть соль. Слово «соль» с некоторых пор стало приобретать магическую силу. Нисколько не задумываясь о трудностях, Неокесарийский и Маша вызвались туда сходить по таежной тропе, — два дня туда, два дня обратно, вот и все. Ник. Александрович подумал и согласился. Но только успели принять мясо, как снизу показался бат. Все выбежали на берег, каждый старался первым узнать: кто едет? Бат был еще далеко, и можно было видеть только четыре фигуры. Ник. Александрович достал бинокль. Ехали Забулис, Колодкин, Молоков и Миша-эвенк. Крик неподдельной радости вырвался у всех, словно из одной груди. Ведь Забулис ездил за солью, значит, соль есть? Маша обезумела от восторга и, как десятилетняя девчонка, носилась по берегу. Бат приближался, теперь уже можно было различить лица и невооруженным глазом. Маша совершенно обезумела: хохотала, выкрикивала какие-то слова и носилась, носилась но берегу, не находя себе места, до тех пор, пока кто-то не одернул ее.

— Ну и что? Я очень рада и не скрываю свою радость, — ответила она и опять засмеялась.

Появилась соль — семьдесят килограммов. Привез еще Забулис мясные консервы, немного риса, немного сахара. Радость была на всех лицах. Кончились бессольные дни — наступили праздники. Забулис сидит в палатке и рассказывает. Тощий вообще, он еще больше осунулся, и теперь на лице только облупленный от солнца нос. Он говорит о том, что 4-я партия еще не выехала на полевые работы — отсиживается в Керби, — что Ванюшка Герасимов едет вместе с Жеребцовым и что работяги у них хуже наших, воруют все. Упомянул о технике Кустолайнене, после двух поездок в Дуки его откомандировали в Николаевск-на-Амуре за посудой. «Это деталь», — вспоминаю я его поговорку и улыбаюсь.

— И ничего нет смешного, просто жаль, — говорит Маша. — Он такой еще мальчишечка.

— Ну, тебе всех жаль. Сохатого привезли — жаль. Жаль нежного животного, а сама уписывала мясо, только за ушами трещало. Жаль Петюшку Кустолайнена. А чего его жалеть? Он делает славное дело, — говорит Неокесарийский.

— Фу ты какой, уж и сказать нельзя, — обижается Маша.

Забулис привез письма. Особенно много досталось Походилову — целая пачка. Одно он получил из Комсомольска от знакомой девушки из 5-й партии. Довольно неприятная произошла с ней история. Ее проиграли в карты. Дело обстояло так. Играли двое, ставкой была она. Кто проиграет, тот обязан доставить ее выигравшему.

«Я в кошмарном положении сейчас, вот уже несколько дней не сплю. Сказала одному из сотрудников (все в поле), что в палатке только я одна, и он согласился ночевать у меня. Но ему пригрозили ножом, если только он не уберется. Он не испугался, и теперь я в относительной безопасности, но что будет завтра, не знаю. Гриша, как тяжело мне! Это такой кошмар, что я думаю — сойду с ума. Только представить, только представить…»

Ужин был великолепен. На столе стояли кружка с солью и котел с мясом. Ели, смакуя каждый кусочек, и в эти минуты более вкусной еды для нас не было во всем свете. Только отужинали и задымили цигарками (к слову, махорка на исходе), как внизу показался бат. На нем ехали Володя Егоров, Картус и Сараф. Они направлялись к К. В. Темнело быстро и прочно. Забулис выстрелил из ружья, с бата ответили, но добраться до нас они так и не успели — заночевали в трехстах метрах ниже.

Сначала бледные, а потом яркие, звезды усыпали темный купол неба, они тихо мерцали, и с земли казалось — они подмигивали друг другу, может быть, подсмеивались над тем, что бат скорее вернулся к нам, чем самолет.

Наступала ночь, холодная и черная.

Снился сон. Когда о чем-либо настойчиво думаешь, то обязательно приснится.