Остров Медвежий

– Я предпочел бы работать в паре с ней, а не с нашей доморощенной Мата Хари, – вздохнул Чарльз.

– Неужели вы такого мнения о нашей восхитительной мисс Хейнс?

– Именно, – ответил он угрюмо. – Femmes fatales <Роковые женщины (франц.).> выводят меня из себя. Обратили внимание на то, что ее здесь нет? Бьюсь об заклад, она валяется в постели, насквозь пропахшая нюхательной солью, в обществе двух своих вислоухих шавок.

– Кого еще нет?

– Антонио, – улыбнулся Чарльз Конрад. – По словам Графа, занимающего одну с ним комнату, Антонио находится in extremis <В тяжелом состоянии (лат.).> и вряд ли дотянет до утра.

– Он действительно вышел из столовой весьма поспешно, – ответил я и, оставив Конрада, сел за стол Графа. Худощавое лицо с орлиным носом, черная полоска усов, густые черные брови, зачесанные назад седеющие волосы. Внешне Граф выглядел вполне здоровым. В руке сжимал объемистый стакан, наверняка наполненный отменным коньяком, ведь Граф слыл знатоком по части чего угодно, начиная от блондинок и кончая черной икрой. Благодаря своему безупречному вкусу он стал лучшим оператором в стране, возможно и во всей Европе. Не было сомнений и относительно происхождения коньяка: поговаривали, что Граф достаточно знаком с Отто Джерраном и будто бы, отправляясь с ним в экспедицию, он всегда везет с собой личные запасы спиртного. Граф Тадеуш Лещинский – правда, так его никто не называл – хлебнул лиха, в середине сентября 1939 года разом и навсегда лишившись своих огромных поместий.

– Добрый вечер, Граф, – начал я. – По крайней мере внешне вы вполне здоровы.

– Друзья зовут меня Тадеуш. Рад заявить, что я в добром здравии.

Принимаю надлежащие меры профилактики. – Он прикоснулся к слегка оттопыренному карману пиджака. – Не составите компанию? Ваши таблетки годятся лишь для легковерных простаков.

– Я делаю обход, – помотал я головой. – Мистер Джерран желает знать, в какой мере состояние погоды отражается на здоровье съемочной группы.

– Ax вот что! А наш Отто здоров?

– Более-менее.

– Нельзя же обладать всем одновременно.

– По словам Конрада, вашему соседу Антонио нужна врачебная помощь?

– Антонио нужен кляп, смирительная рубашка и сиделка. Катается по палубе, весь пол облеван, стонет, точно преступник на дыбе, – брезгливо поморщился Граф. – Весьма непривлекательное зрелище, весьма.

– Могу представить.

– Особенно для чувствительной натуры.

– Разумеется.

– Я вынужден был уйти из каюты.

– Конечно. Мне надо взглянуть на него. Едва я отодвинул стул, как рядом сел Майкл Страйкер. Полноправный член правления компании «Олимпиус продакшнз», Страйкер совмещал две должности – дизайнера и архитектора по декорациям: Джерран экономил везде, где только можно. Высокого роста, темноволосый красивый мужчина с коротко подстриженными усами, он сошел бы за киноидола 30-х годов, если бы не отпущенные по моде длинные спутанные волосы, ниспадавшие на шелковую водолазку. Решительный, циничный и, насколько я понял, аморальный тип. В довершение всего он удостоился сомнительной чести быть зятем Джеррана.

– Не часто увидишь вас в столь позднее время, доктор, – произнес он, тщательно, словно механик, регулирующий зазоры клапанов в моторе «ролле ройса», ввинчивая в ониксовый мундштук длинную сигарету. – Любезно с вашей стороны приобщиться к массам, тем самым выражая esprit de corps <Чувство солидарности (франц.).>, или как там это называется. – Он закурил и, пуская клубы ядовитого дыма, изучающе посмотрел на меня. -Хотя нет, вы не из тех, кому свойственно чувство солидарности. Мы объединены им поневоле. Вы – нет. Вы слишком холодны по натуре, обособленны, созерцательны и еще – одиноки. Я прав?

– Довольно точное описание врача.

– Выполняете служебный долг?

– Пожалуй что так.

– Бьюсь об заклад, вас прислал старый козел.

– Меня направил мистер Джерран. Мне стало ясно: соратники Отто Джеррана не слишком высокого мнения о личных качествах своего шефа.

– Его-то я и назвал старым козлом. – Майкл Страйкер пристально посмотрел на Графа. – Странная и непонятная заботливость со стороны нашего Отто, Тадеуш. Любопытно, чем это объяснить?

Достав серебряную фляжку. Граф налил себе очередную порцию коньяка и, улыбнувшись, промолчал. Я тоже ничего не сказал, решив, что ответ мне известен. Даже позднее я не мог упрекнуть себя в отсутствии проницательности.

– Мисс Хейнс нет в салоне. Она здорова?

– Пожалуй, нет. Моряк из нее плохой. Ее укачало, но что поделаешь? Она умоляет дать ей успокоительного или снотворного и просит позвать доктора, но я, разумеется, вынужден был ответить отказом.

– Почему?

– Дружище, она пичкает себя таблетками с той минуты, как ступила на борт этой мерзкой посудины. Глотает то свои таблетки, то лекарства, прописанные вами, в перерывах – пепсин, на десерт – барбитурат.

Представляете, что может произойти, если ей добавочно прописать успокоительное или еще хоть что-нибудь?

– Занимайтесь своим кино, – вздохнул я, – а медициной предоставьте заниматься мне. Где ее каюта?

– Первая направо по коридору.

– А ваша? – спросил я у Графа.

– Первая налево.