Остров Медвежий

— Нет, нет! Вы меня простите. Не знаю, что это со мной...

Девушка умолкла, она глядела на меня глазами, полными слез, лицо подурнело, приобретя выражение беззащитности и отчаяния. Мне стало не по себе. В довершение всего она обхватила меня за шею, едва не задушив. Плечи ее содрогались от рыданий.

Исполнено великолепно, подумал я с одобрением, хотя и не понимал, для чего это ей понадобилось. Но уже в следующую минуту презирал себя за свой цинизм. Я знал, что актриса она неважная, к тому же что-то мне подсказывало: отчаяние Мэри неподдельно. Да и какой ей прок показывать свою слабость? Что же вызвало слезы? Я тут ни при чем, это точно. Я ее почти не знал, она меня тоже. Я, видно, играл роль жилетки, в которую хочется поплакать. Странные у людей представления о врачах: они полагают, будто доктор сумеет лучше успокоить и утешить, чем кто-то другой; да и слезы эти, похоже, скоро высохнут.

Я не мог оторвать глаз от бутылки, стоявшей у капитанского стола. Когда Холлидей, по моему настоянию, выпил свою порцию виски, в ней оставалось, я был уверен, с четверть. Теперь же в бутылке была половина ее уровня!

Хладнокровный и беспощадный преступник, выключивший свет, заменил бутылку и, чтобы замести следы, унес и стакан Холлидея.

Мэри произнесла какую-то фразу. Что именно, я не смог разобрать и переспросил:

— Что вы сказали?

— Извините меня. Я вела себя глупо, — проговорила она, пряча лицо. — Сможете ли вы меня простить?

Занятый своими мыслями, я лишь пожал ей плечо.

Глава 6

В это время года в здешних широтах рассветает лишь в половине одиннадцатого. Именно тогда и состоялось погребение Антонио, Моксена и Скотта. Да простят нас за спешку тени убиенных: мела пурга, ветер проникал сквозь самую плотную одежду, колол лицо, пронизывал до костей. В руках, затянутых в перчатки, капитан Имри держал тяжелую, с медными застежками Библию. По-моему, он читал Нагорную проповедь. Все фразы разобрать было невозможно: ветер вырывал слова из уст и швырял их в свинцовую мглу.

Осеняемые британским флагом, три тела, зашитые в парусину, одно за другим соскользнули в пучину. Плеска не было слышно, его заглушил погребальный вой ветра.

Обычно провожающие не сразу отходят от могильного холма. Тут холма не было, а лютая стужа заставила людей думать лишь о том, как бы поскорей очутиться в тепле. Кроме того, заявил капитан, по рыбацкому обычаю полагается помянуть усопших. Похоже, обычай этот ввел сам капитан Имри, да и покойные не были рыбаками. Во всяком случае, очень скоро на палубе не было никого.

Я остался стоять там, где стоял. Не хотелось подражать остальным. Кроме того, поскольку накануне я спал всего три часа, я устал, голова шла кругом, и я надеялся, что арктическая стужа взбодрит меня. Цепляясь за леер, я кое-как добрался до какого-то предмета, который был установлен на палубе, и спрятался за ним, рассчитывая, что на ветру мозги мои очистятся от тумана.

Холлидей был мертв. Трупа его я нигде не нашел, хотя как бы невзначай осмотрел все возможные и почти все невозможные места, где его могли спрятать. Я понял, что тело его покоится в глубинах Баренцева моря. Как он туда попал, я не имел представления. Возможно, ему в этом кто-то помог, но скорее всего обошлось без посторонней помощи. А из кают-компании он ушел так быстро потому, что действие выпитого им — предназначенного мне виски — было столь же скоро, сколь и смертельно. Почувствовав тошноту, он, видимо, подошел к борту и поскользнулся... А может, судно сильно качнуло, и он не смог удержаться на ногах. Единственным утешением, если тут уместно такое слово, было то, что, прежде чем захлебнуться, он умер от яда. Не думаю, что утонуть — это сравнительно легкая и безболезненная смерть, как считают многие.

Я был уверен, что отсутствия Холлидея не заметил никто, кроме меня и лица, повинного в его смерти. Но и относительно этого уверенности у меня не было: возможно, злоумышленник не знал о последнем посещении Холлидеем кают-компании. Правда, Холлидея за завтраком не было, но и другие появлялись в кают-компании не сразу, приходя поодиночке в течение двух часов. Сэнди, его соседа по каюте, укачало настолько, что до Холлидея ему не было никакого дела. Холлидей был человеком замкнутым, поэтому вряд ли кто-то мог поинтересоваться, куда он пропал. Я надеялся, что его отсутствие долгое время останется незамеченным: хотя в документе, выданном капитану накануне утром, не предусматривались меры, какие необходимо принять в случае исчезновения кого-либо из пассажиров, капитан мог воспользоваться этим обстоятельством как предлогом для того, чтобы изменить курс и пойти полным ходом в Гаммерфест.