Остров метелей

Я с трудом оделся и. вышел из дома. Пестряк смотрел на меня диким, остановившимся взглядом. Зрачки у него были сильно расширены, голова тряслась. Он часто лаял, но не зло, а как бы жалуясь на боль. Пестряк — самая умная и самая сильная собака в моей упряжке, лучшая во всей колонии. И вот ее постигла болезнь, которая уже унесла несколько собак. Спасти ее было невозможно, единственное, что можно сделать, — это прекратить ее мучения. Я взял в руки винчестер, но никак не мог решиться выстрелить. Суровая жизнь в Арктике не оставляла места для сентиментальности, но на собак — верных спутников и друзей полярника — это не распространяется. А сейчас мой четвероногий друг страдал, поэтому, поборов себя, я пулей оборвал его мучения.

После обеда, когда я лежал у себя, разговаривая с Клю, пришел доктор Савенко с сообщением, что у жены Тагъю налицо все признаки крупозного воспаления легких. За ним не замедлил явиться вконец расстроенный Тагъю.

— Правда, что моя жена умрет? — спросил он у меня через Павлова.

— Делай все, что велит доктор, и она будет жива, — ответил я. — Почему ты так испугался? Ведь опасности пока нет.

— А зачем доктор положил ей под мышку стеклянную палочку? Я помню, в Провидении такую палочку положили одному чукче и он умер.

Я попытался объяснить Тагъю назначение термометра, но он продолжал волноваться и наконец выпалил:

— Наверное, на той стороне острова живет черт!

— Почему ты так думаешь? — удивился я.

— Все, кто туда ходил, — болеют. И ты, и Ивась, и Етуи, и я, а Иерок умер. Мы думаем, там злой черт живет. Как мы туда пойдем, так он сердится, ветер делает, пургу.

Слова Тагъю меня сильно встревожили. Суеверие эскимосов, подогреваемое заболеваниями людей и падежом собак, может сорвать наметившийся переезд нескольких семей на северную сторону, наиболее богатую зверем.

А заболеваний действительно много. Как раз сегодня Савенко подал мне очередной рапорт о состоянии здоровья колонистов. «Скудное питание, — писал он, — проявляется в анемии с сопутствующей инертностью, в растущем числе желудочно-кишечных заболеваний, обострении старых и возникновении новых заболеваний, вызываемых слабостью организма».

Все это понятно: двухмесячное отсутствие солнца, недостаточные запасы мяса, частые и резкие изменения погоды сделали свое дело. Правда, через несколько дней появится солнце, но надеяться на сколько-нибудь удачную охоту можно не раньше, чем через месяц, А тут еще смерть Йерока эскимосы расценили как месть этого проклятого черта — «туг'ныг'ак'а». Ведь они верят, что этот хитрый, изворотливый злой дух насылает непогоду, мешает охоте, похищает тень человека, вселяется в него и приносит болезни и даже смерть. Бороться с «туг'ныг'ак'ом» эскимосы считают невозможным, они ублажают его жертвами, разбрасывая по земле крошки табаку, сахара, чая и жира.

Да, паника может заставить эскимосов не только отказаться от переселения на северную сторону острова, но и вообще покинуть остров, уйти на собаках вместе с семьями на материк. Возможно, они только и ждут, пока немного потеплеет. Им это грозит верной гибелью в морских льдах, а делу создания на острове советского поселения— крахом.

Я собираю эскимосов, которые плотным кружком усаживаются рядом с моей постелью, и начинаю беседу.

— Почему вы не едете на охоту?

— Боимся.

— Чего?

— Туг'ныг'ак'а! Он не хочет, чтобы мы жили и охотились на его земле. Он не дает нам зверя! Он нас всех заберет! — сыплются ответы.

— Почему вы так думаете?

— Как почему? Разве ты не понимаешь? Кто поедет — тот болеет. Злой дух посылает болезни. Мы боимся его. Он недоволен, что мы приехали на его землю!

— Но со мной же вы ездили, не боялись?

— Да ведь ты — большевик!

— Ну так что же?

— Как что? Сам знаешь! Большевика дух боится. После минутного колебания я заявил:

— Хорошо! Я встану, поедем вместе.

Наступила долгая пауза. Потом эскимосы встали, отошли от моей постели и стали тихо обсуждать мое предложение. Наконец старший объявил приговор:

— Нет, умилык! Теперь мы с тобой не поедем. Злой дух боялся тебя, когда ты был здоровый и сильный. А теперь ты слаб. Ходишь с палкой, шатаешься, когда нет ветра, не можешь согнуться. Ты слаб, умилык, очень слаб! Туг'ныг'-ак' не испугается тебя. Он убьет тебя и нас.

Для убеждения времени не было. Выход надо было найти немедленно. Риск большой, но решиться на него необходимо.

Я приказал запрячь моих собак. Когда все было уложено на нарту, оделся, взял карабин, патроны и пошел к упряжке.

Эскимосы оторопело стояли поблизости.

— Ты куда, умилык?

— Поеду драться с вашим «туг'ныг'ак'ом».

— Ты слаб! Он убьет тебя!

— Неправда! Его не существует, поэтому он не может причинить мне вреда. Даже больной я привезу мясо. Вам будет стыдно! Женщины будут над вами смеяться!

Видя, что меня не остановить, они, опустив головы, разошлись по ярангам. Там воцарилась мертвая тишина.

Поселок скрылся из виду. Я был один среди снежных просторов. Не то от лучей медленно ползущего у самого горизонта солнца, не то от слабости рябило в глазах. Мучительная боль грызла поясницу. Усталость охватывала все тело. Тянуло лечь.