Остров на дне океана. Одно дело Зосимы Петровича

Сказал и отошел в сторону, присел на табурет возле печки, зябко потирая ладонь о ладонь. Буданов увидел, как глубокие синеватые морщины избороздили его сразу вспотевший открытый лоб.

Рассказывали они по очереди. Потом уже наедине каждый давал показания Зосиме Петровичу, дополнял свой рассказ подробностями. Гас дневной свет, потом и сумерки начали сгущаться за небольшим квадратом окна. Люди один за другим уходили. И когда пришлось наконец зажечь керосиновую лампу, в избе остались только двое: чекист и главный свидетель в этой деревне. И хотя Зорин успел подготовиться к разговору со следователем, а все же отцовская боль нет-нет прерывала короткими спазмами его глуховатый голос.

Вот что говорил в тот вечер колхозник деревни Арбузово-Щилинка Петр Зорин:

— Нет, не только Антонов свирепствовал в здешних местах. Были и другие, не уступавшие ему в лютости. Тот же Нестор Александров, собственноручно пытавший и расстреливавший арестованных. Его партизаны прикончили весной сорок третьего года. Или Колька Тимофеев, который выдал неизвестного партизана в деревне Петрово, — самогонщик, бабник, трус, самый жадный грабитель из всех здешних полицаев. Ведь что удивительно — молодой еще был, при Советской власти, на глазах у наших людей вырос, а пришли немцы, и будто не Колька — чистый фашист! За пару сапог, за штаны неношеные кого хочешь под арест, под пытки, под расстрел подведет. Лишь бы чужое добро заграбастать! Родная мать от него отказалась, отец раньше срока в могилу лег. Однако и этот выродок не ушел от расплаты: в сорок пятом, вскоре после освобождения, судил его наш советский суд. Полной мерой получил тогда Тимофеев за все, сполна рассчитались с ним…

Был и еще один, безродный приблудок, босяк-уголовник Володька Пупа. Только фашисты пришли — он тут как тут, и сразу в полицию. Этому все равно, кому кровь пустить: немцу ли, нашему ли человеку — лишь бы “финку” в живое тело воткнуть. На том и голову сложил: зарезал как-то ночью немецкого солдата, а гитлеровцы дознались, да и повесили живодера на телеграфном столбе. Для острастки, значит, своим же прислужникам-холуям.

Нет, о сыне Антонова, об Иване Алексееве такого не скажешь. С детства его отец затуркал, в придурка бессловесного превратил. Приказал служить, он и служил. Может, прикидывался придурковатым, про себя тая настоящие свои мысли, а только и полицаи считали его вроде бы не в себе, недотепой. Он у них по хозяйственной части разворачивался: где самогону достать, у кого закуски, сбегать куда или за кем. Наших людей, арестованных, не трогал, такого за ним не замечалось. (Это место Буданов особо выделил в протоколе показаний свидетеля). А только и пользы от Ивана нашим людям не было никакой. Шкуру свою хотел уберечь, живым остаться, а кому служить, перед кем поклоны бить, для таких, как он, ползунов бесхребетных, видать, все равно.

Самым же главным во всем районе был бургомистр, по-нашему, волостной староста, Алексей Михайлович Михайлов. Конечно, он по своей воле пошел в услужение к оккупантам, сам и в старосты напросился. И вот что интересно: были у этого Михайлова три сына, кровные братья, устроила проверку война, и оказалось, что кровности между ними в помине нет. Старший, Михаил, в июне сорок первого года ушел в Красную Армию, отважно сражался на разных фронтах, был несколько раз ранен и честно работает сейчас. Средний, Иван, по отцовскому примеру определился в полицию и яро служил своим фашистским хозяевам. Самый же младший, Алексей, ему в то время еще двадцати лет не было, от предателей батьки и брата сбежал в лес к партизанам. Рассказы о его отваге и поныне можно услышать во всей здешней округе. До того дошло, что сам волостной староста Михайлов сулил в награду за поимку этого партизанского сокола, за доставку его живым или мертвым — и дом, и коня, и корову! Только зря сулил: ни старосты, ни среднего выродка его давно в живых нет, а бывший партизанский разведчик Алексей Михайлов жив-здоров, учится в Ленинграде на агронома!

Стоял в ту пору полицейский гарнизон в самой крупной из наших деревень, в Старищах. Там под охраной полиции жил и староста Михайлов. Кстати, он сам и командовал полицаями, имея Антонова как бы в помощниках. Оттуда, из Старинней, они и карательные налеты совершали на окрестные населенные пункты. Чаще других наведывались сюда, в Арбузово-Щилинку: ведь чуть ли не каждый второй из наших сражался в партизанских рядах, а все остальные были связаны с народными мстителями, помогали им продуктами и одеждой. Не мудрено, что перед своим бегством гитлеровцы сожгли всю нашу деревню.

Разве припомнишь, сколько мучений, горя и издевательств вытерпели щилинцы от оккупантов и их прислужников? Что ни налет — новые зверства, новые мытарства, муки… Узнали, что сын старика Епифанова ушел к партизанам, — нагрянули, до полусмерти избили хозяина, перестреляли, перерезали кур и овец, сожгли избу.