— Так, господин штандартенфюрер, — поспешил согласиться Хенке.
— Что же осталось в этом деле невыясненным?
Не зная, как ответить, Хенке растерянно пожал плечами.
— Выяснено главное, — начал Реттгер, — славяне не знают, что в действительности делается на фронтах сегодня. Значит — приемника у них нет и советских сводок они не слушают. Нет у них и подпольной организации: она не допустила бы такую глупость, как расклеивание листовок. Следовательно, отпадает для расследования самое важное, что имеет серьезное значение… Это вам ясно?
Хенке и Штурц согласно закивали головами.
— Не выяснено, — продолжал Реттгер, — кто писал и расклеивал листовки. Те, что у нас, написаны одним лицом. Полагаю, и остальные написаны им же… Попробуйте нащупать этого писаку через наших агентов. Применять другие меры я не разрешаю. Сейчас уже нельзя истреблять славян без разбора. Это будет замедлять работы, а их нам надо быстрее кончать… Это ясно?…
Так же почтительно гестаповцы выразили свое согласие и с этими словами своего грозного начальника.
— Теперь о старосте… Ты, Хенке, недавно докладывал мне, что с этим старостой порядок в лагере улучшился. Что при конвоировании и на работе славяне стали дисциплинированнее… Это так?…
— Да, это так, господин штандартенфюрер! — подтвердил Хенке.
— Вот и пусть он пока живет и старается… Мы все время ищем среди славян специалистов, чтобы они на нас работали. А этот староста, ненавидя нас — это явно видно, сам того не замечая, работает на нас… Понятно?
— Все-таки жаль, господин штандартенфюрер, что вы выпустили такого… И он унес в целости свою наглую голову, — осмелился сказать Хенке.
— Если бы такая голова, но без советской начинки, была на твоих плечах, я мог бы спать спокойно, — сердито сказал Реттгер. — А сейчас вы его не трогайте!.. Ему, как и всем славянам, будет здесь один конец. И чем лучше они будут работать — тем скорее наступит этот конец…
Раздраженный последним замечанием Хенке, Реттгер коротко закончил:
— С вами тоже все! Вы свободны…
6
В бараке было безлюдно. Дневальный, окончив уборку, сидел, отдыхая, на скамье у входа.
— Пархомов здесь? — спросил Матвеев, входя.
— Я его не знаю, товарищ Матвеев, — дневальный встал. — Один из новеньких сидит там в углу, может, это он? Больной, видно.
— Как наши доходяги?
— Сейчас спят. Напоил их чаем, дал по брюкве, сделал все, как вы сказали.
— Хорошо.
Матвеев прошел в конец барака. Действительно, в самом углу на табуретке сидел Пархомов. Прислонившись головой к стене, он спал, засунув руки в рукава своей моряцкой шинели. Даже во время сна с его лица не сошла тревога, томившая его сердце с раннего утра.
— Пархомов! — позвал Матвеев, тронув его за плечо.
Тот вздрогнул всем телом и сразу же вскочил на ноги, еще не понимая, где он и что с ним.
— Пошли, Пархомов. Ты опять нужен.
Пархомов беспрекословно двинулся за Матвеевым, не спрашивая, куда и зачем. И только в знакомом проходе за восьмым бараком он как бы очнулся, когда проходил мимо места, где произошла схватка с предателем.
— Известно ли что-нибудь о Смурове? — спросил он.
— Известно. Сейчас все узнаешь.
— На суд, что ли, меня ведешь?
— Помолчи, Пархомов. Я очень устал сегодня. Поговорим на обратном пути.
Пархомов задумался о том, что его может ожидать. Молча дошли они до знакомой двери. Как и в памятный вечер, когда Пархомова вызывали сюда впервые, Матвееву открыл дверь тот же человек в ватнике. Следующую дверь открыл сам Матвеев, предварительно постучав.
Они вошли в таинственную для Пархомова кладовку. У той же бочки при свете свечи сидел над какими-то бумажками Смуров.
В радостном изумлении Пархомов замер, а затем бросился было с протянутыми руками к Смурову, но остановился и, смутившись, опустил руки.
Смуров сделал вид, что не заметил радостного порыва Пархомова, и спокойно пригласил:
— Садись, Пархомов. И ты, Матвеев.
Пархомов уселся на край ящика рядом с Матвеевым. Сидеть было неудобно, но переменить место он не решился.
Смуров собрал бумажки и спрятал их в карман.
— Встретиться вчера нам, к сожалению, не удалось, — начал он. — Поговорим теперь. Прошу помнить, что в наших условиях краткость в словах — больше чем необходимость. И еще: не станем выяснять то, что уже ясно, говорить то, что уже сказано. Повторяться ни к чему. Договоримся о том, как предотвратить ошибки в дальнейшем… Слово тебе, Пархомов.
— Товарищ Смуров! — Пархомов встал, волнуясь. — Я уже говорил вам, что готов принять любое наказание за свой проступок…
— Пархомов, ты повторяешься, — остановил его Смуров. — Не о том сейчас речь. Ты скажи, как будешь действовать дальше. И сядь.
— Московские радиопередачи можно теперь принимать регулярно, — коротко доложил растерявшийся Пархомов, неловко усаживаясь на то же место. — Но кому и как передавать записи — я не знаю. Дайте указания.
— Да, такие указания необходимы, — согласился Смуров. — Мы их обдумали, и тебе, Пархомов, надо их твердо усвоить.
Пархомов беспокойно шевельнулся.