Остров на краю света

На какой-то миг нас с отцом, казалось, окутал кокон тишины. Отец смотрел на меня через просвет между ногами святой, слегка приоткрыв рот, меж бровями пролегла сосредоточенная морщинка. Медальон на шее горел алым пламенем.

У меня что-то встало в горле, какая-то преграда, она не давала дышать. Руки стали словно не мои, чужие.

Мне показалось, что Флинн, стоящий рядом с отцом, пошевелился. Потом их резко ударило сзади волной, и Жан Большой, все еще глядя на меня, пошатнулся в волне, потерял равновесие, вытянул руку, чтобы не упасть… и уронил святую Марину с каменной плиты в глубокие воды у мыса Грино.

Долю секунды она, казалось, чудом держалась на плаву в бурном море; шелковая юбка раздувалась вокруг алым колоколом. Потом святая исчезла.

Жан Большой растерянно стоял, глядя в никуда. Отец Альбан протянул руки, тщетно пытаясь поймать святую. Аристид издал удивленный смешок. Юноша в очках за спиной Аристида сделал шаг к воде и остановился. Мой отец стоял еще секунду, и нелепо праздничный свет фонариков играл у него на лице, лишенном каких-либо иных признаков оживления. Потом он обратился в бегство — выбрался из моря, оскальзываясь на камнях, с усилием выпрямляясь снова, борясь с тяжестью намокшей одежды.

— Отец, — крикнула я, когда он поравнялся со мной, но он исчез, не оглянувшись.

Мне показалось, что, достигнув высшей точки мыса Грино, он издал какой-то звук — долгий прерывистый стон, — но, может, это был ветер.

6

По традиции после церемонии на вершине утеса все идут в бар к Анжело — выпить за святую. На этот раз пошло меньше половины участников; отец Альбан отправился прямо домой, в Ла Уссиньер, даже вино не благословил; дети — и большинство матерей — ушли спать, и собравшимся явно недоставало обычной жизнерадостности.

Конечно, главной причиной была потеря святой Марины. Теперь молитвы останутся не услышаны; прилив будет буйствовать безнаказанно. Горе моего отца не так было важно для деревенских, как их собственные суеверные страхи; мне стало неприятно, что о его бегстве так легко забыли. Оме Картошка предложил немедленно отправиться на поиски пропавшей святой, но прилив был слишком высок, неровное каменистое дно слишком опасно, и экспедицию отложили на утро.

Сама я сразу направилась в отцовский дом и принялась ожидать возвращения Жана Большого. Он не пришел. Наконец, около полуночи, я пошла обратно к Анжело и обнаружила там Капуцину, поправляющую нервы при помощи кофе с колдунками.

При виде меня она встала, глядя сочувственно.

— Его нет, — сказала я, садясь рядом с ней. — Он не приходил домой.

— И не придет. Сейчас-то, — ответила Капуцина.

Люди глядели на меня; я уловила любопытство и еще холодность, от которой я почувствовала себя неуклюжей и чужой. Капуцина закурила сигарету и, выдыхая дым через ноздри, заговорила деловито, хоть и сочувственно:

— Ты всегда была упрямая. Как попроще — тебе не годится, да? Вечно кидаешься напролом. — Она устало улыбнулась. — Мадо, не дыши отцу в затылок. Дай ему шанс.

— Шанс? — Это подошел Аристид Бастонне, с Дезире под руку. — После сегодняшнего вечера, после того, что случилось на мысу, какой у нас может быть шанс?

Я подняла глаза. Старик стоял позади нас, тяжело опираясь на палку, глаза словно кремни. Рядом, чуть в стороне, — юноша в очках, волосы упали на глаза, вид смущенный. Теперь я его узнала — Ксавье, внук Аристида; в давние времена он был одиночка, книги предпочитал играм. Мы с ним почти не разговаривали, хотя нас разделяло лишь несколько лет.

Аристид все еще сверлил меня взглядом.

— Ты зачем вернулась, а? — вопросил он. — Тут больше ничего нет.

— Не отвечай, — сказала Капуцина. — Он пьян.

Аристид словно бы не услышал.

— Вы, молодые, все одинаковые! — сказал он. — Вы только тогда возвращаетесь, когда вам чего-нибудь надо!

— Дедушка, — запротестовал Ксавье, кладя руку старику на плечо.

Но Аристид стряхнул ее. Хотя старик был на голову ниже, в гневе он словно стал великаном, глаза горели, как у пророка.

Его жена, стоявшая рядом, беспокойно посмотрела на меня.

— Не сердись, — тихо сказала она. — Святая Марина… наш сын…

— Закрой рот! — рявкнул Аристид и так стремительно повернулся, опираясь на палку, что мог бы упасть, если б не стоявшая рядом Дезире. — Думаешь, ей на это не плевать?

Он вышел, не оборачиваясь, с усилием волоча деревянную ногу по бетонному полу, домочадцы потянулись за ним. Их проводили молчанием.

Капуцина пожала плечами.

— Не обращай на него внимания. Он просто перебрал колдуновки.

— Я не понимаю.

— Нечего тут и понимать, — сказал Матиа Геноле. — Это ж Бастонне. Каменный лоб.

Его слова меня не очень подбодрили; Геноле и Бастонне ненавидели друг друга на протяжении многих поколений.