Остров на краю света

И конечно, Флинн. Я не заметила, как это случилось, — без видимых симптомов, понемногу мои защитные сооружения постепенно размыло, и я, захваченная врасплох, не поняла, что произошло. Я вдруг ловила себя на том, что смотрю на него, сама не зная почему, изучаю выражение его лица, словно готовясь писать портрет, ищу его глазами в толпе. С того утра после ночи чудес мы почти не говорили друг с другом, но все равно, кажется, между нами что-то произошло. Во всяком случае я так думала. Стечение обстоятельств. Я замечала какие-то вещи, которых не замечала никогда раньше. Нас случайно сводило за работой; мы вместе пыхтели, складывая шины в столбик; нас обоих промачивало до нитки брызгами приливной волны, пока мы закрепляли звенья на месте. Мы вместе пили у Анжело. И у нас была тайна. Она связывала нас. Делала нас участниками одного заговора, почти друзьями.

Флинн хорошо умел слушать, когда нужно, и сам был неистощим на смешные анекдоты и всякие небылицы — про Англию, Индию, Марокко. По большей части его россказни были чепухой, но он попутешествовал; видел страны и людей, блюда и обычаи, реки и птиц. Через него я словно тоже путешествовала по свету. Но мне ни разу не удалось проникнуть в потайную часть его души, запертый отсек, куда меня не звали. Я не понимала, почему меня это беспокоит. Если б он спросил, что мне от него надо, я бы затруднилась с ответом.

Жилье, обустроенное в старом блокгаузе, было удобным, но все же импровизированным. Большое внутреннее помещение, вычищенное и побеленное им, окно на море, стулья, стол, кровать — все построено из выброшенного волнами мусора. Обстановка резала глаз, но все же была чем-то приятна, как и он сам. В оконную замазку были вдавлены ракушки. Стулья сделаны из автомобильных шин, крытых парусиной. С потолка свисал гамак, когда-то бывший рыболовной сетью. Снаружи жужжал генератор.

— Просто невероятно, как вы преобразили это место, — заметила я, оказавшись у него впервые. — Раньше тут был бетонный куб, наполненный песком.

— Ну, я же не мог навсегда остаться у Капуцины, — сказал он. — Люди уже начали поговаривать.

Он задумчиво обводил ногой узор из раковин, выложенный в бетонном полу.

— Неплохая нора для потерпевшего кораблекрушение? — заметил он. — Уютно, как дома.

Мне почудилась в его голосе тоскливая нотка.

— Потерпевший кораблекрушение? Вы себя так видите?

Флинн засмеялся.

— Забудьте об этом.

Я не забыла, но я знала, что невозможно заставить его говорить, если он не хочет. Однако его молчание не мешало мне предаваться догадкам. Может, он приехал на остров, прячась от каких-то неприятностей с законом? Это было возможно; люди типа Флинна всегда в конце концов берут слишком круто к ветру, а я часто спрашивала себя, как это его вдруг занесло на Колдун — остров настолько маленький, что едва заметен на карте.

— Флинн, — сказала я наконец.

— Да?

— Где вы родились?

— Моя родина очень похожа на Ле Салан, — беспечно сказал он. — Маленькая деревушка на побережье Ирландии. Там был пляж и очень мало что еще.

Значит, он не англичанин. Интересно, какие еще из моих предположений окажутся ошибочными.

— Вы когда-нибудь там бываете?

У меня, похоже, никак не укладывалось в голове, что человеку может быть все равно, где он родился, и я думала, что у Флинна должно быть что-то похожее на мою тягу к дому.

— Там? Господи, нет, конечно. Что там делать?

Я посмотрела на него:

— А тут что делать?

— Искать пиратский клад, — загадочно произнес Флинн. — Миллионы франков… целое состояние… в дублонах. Как только я его найду, меня здесь уже не будет: фффу! — и нету. Здравствуй, Лас-Вегас.

Он расплылся в ухмылке. Но мне снова показалось, что в голосе его звучит смутная тоска, почти сожаление.

Я опять оглядела комнату и впервые заметила, что, несмотря на бодрую пестроту обстановки, тут не было ни одной личной вещи: ни единой фотографии, ни книги, ни письма. Я сказала себе: он может завтра выйти отсюда и не оставить ни единого намека на то, кто он такой и куда ушел.

7

Следующие две недели принесли с собой сильные приливы и ветра. Три дня мы не могли работать из-за погоды. Луна росла, превращаясь из узкого серпика в ломоть. Полная луна в равноденствие всегда приносит шторма. Мы знали это и стремились обогнать ее растущий профиль.