Остров на птичьей улице

Она на минуту остановилась, словно пытаясь припомнить, кто я такой, но, конечно, не вспомнила. Только внимательно посмотрела на меня и улыбнулась, продолжая бежать вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

— Ты с ней знаком? — спросил врач.

— Нет, — ответил я. — Но я всегда смотрю на нее через вентиляционное окно, когда она сидит у подоконника и делает уроки.

— Очень милая девочка, — сказал врач.

Я был в этом уверен. Но ничего не сказал. Теперь о моем укрытии знали четверо: Фреди, если он еще жив, Хенрик, врач и его жена. Папу и Баруха я не считал.

Я на минуту снял фуражку и провел рукой по волосам. Они были короткие и колючие.

— Вы были когда-то парикмахером?

— Да — в армии, — сказал он и засмеялся.

Какое счастье, что в одной из квартир я нашел маленькие ножницы и время от времени стриг себе ногти. Сначала только на одной руке. Не мог стричь на левой руке. Но потихоньку научился. Я не любил стричь ногти. Когда я жил с родителями дома, каждый раз из-за стрижки ногтей велась война. Папа всегда говорил:

— Алекс, ты соревнуешься с кошкой?

Мама приносила ножницы, и, если у нас гостила бабушка, она всегда собирала отрезанные ногти в бумагу и бросала их в огонь. Потому что если вы повсюду разбрасываете ногти, после смерти душе придется ходить и собирать их, и она будет кочевать бесконечно. Я думаю, бабушка в это верила, потому что всегда тщательно собирала их.

Операция

Привратник того дома, где был проход, знал врача. Он поклонился ему, сняв шапку. Потом проводил нас к подвалу, предварительно убедившись, что никто нас не видит. Его об этом никто не просил. Я даже подумал, что он тоже подпольщик. Он сдвинул тяжелый буфет и, когда мы вошли в темный проход, поставил его на место. Я осветил это место фонариком и быстро нашел камни, положенные один на другой. На этот раз я вытащил больше кирпичей. Потом доктор помог мне положить их на место.

Я повел его чердаками и проходами в стенах домов. Хорошо, что нам не пришлось подниматься на крыши. Ходить по ним нелегко. Нужно уметь держать равновесие, ведь приходится пользоваться досками, предназначенными для трубочистов. Я был специалистом в этой области. Но врач был человек старый. Он быстро начал задыхаться, и приходилось часто останавливаться, чтобы он передохнул. Я притворялся, что передышки нам необходимы, и делал вид, что прислушиваюсь, нет ли кого-нибудь в соседнем доме. Но вскоре убедился, что доктору совсем не стыдно признаться в том, что он устал.

Наверно, только дети стыдятся этого. А впрочем, нет. Я вспомнил дядю Роберта, который страдал одышкой и всеми силами стремился это скрыть.

Наконец мы пришли. Было тихо. Я дернул провод и спустил лестницу. Хенрик не посмотрел, кто там, внизу.

Доктор очень быстро пришел в себя и вдруг на моих глазах превратился в человека бойкого и энергичного. Быстро развязал повязку. Разложил инструменты на полотенце, положенном поверх деревянной доски. Засунул в рот Хенрика тряпку, чтобы тот не укусил язык или губы. Затем вскрыл рану и прочистил ее. Я помогал ему изо всех сил. Он боялся, что я потеряю сознание, увидев кровь. Я не сказал ему, что буду врачом, когда вырасту. После того, как я познакомился с этим доктором, я был уверен в этом.

Хенрик часто вздрагивал от боли. Доктор дал ему выпить немного водки.

— Пусть опьянеет, — сказал он мне и улыбнулся. — Ты чувствуешь себя нормально?

Я вспомнил вопросы Фреди после случившегося с немцем.

— А что, я бледный? — спросил я его.

— Нет, — ответил он, — как будто все в порядке.

И он начал делать операцию. Очень быстро, как будто только и занимался извлечением пуль. Победным движением он поднял в воздух щипцы, в которых была зажата пуля.

— Вот она, проклятая!

Хенрик потерял сознание.

— Чудесно, — сказал доктор, — это намного лучше, чем наркоз.

Он вылил на рану много йода. Я держал бинты, которыми он быстро и тщательно перевязал рану. Потом объяснил мне, как менять повязку. Оставил мне бинты и йод. И таблетки от температуры. Потом закрыл свой портфель.

Хенрик пришел в себя. Мы помогли ему лечь в постель в шкафу, и я закрыл дверцы. Доктор попросил меня показать ему его дом через вентиляционное окно. Хотел увидеть, что я могу рассмотреть отсюда. Он улыбался и трепал меня по плечу.

Я проводил его в обратный путь. На этот раз взял с собой пистолет. Не удержался и показал ему. Я впервые похвалялся им перед кем-то. Доктор поразился, и мне это было очень приятно. Я подумал, что во всем городе ни у одного мальчика нет пистолета. Понятно, что я имел в виду польских ребят.

— Ну, ты уже кого-нибудь убил? — со смехом спросил он.

По пистолету не было видно, что я из него стрелял. Я его тщательно вычистил и смазал подсолнечным маслом. Не стал отвечать на вопрос врача. Мне вдруг стало неловко. Ведь он был врач. Только когда мы миновали самый тяжелый переход и присели отдохнуть, я тихо рассказал про немца.