Остров надежды

Какая тишина, оказывается, окружает весь остров, восходит в зенит и разливается над морским простором! Улетел самолет, стих грохот мотора, спугнувший птиц у ближайших окал, и снова спокойствие, и человеческий голос слышен далеко-далеко…

— Лодка плывет! Лодка плывет сюда! — закричал кто-то из ребятишек, и его голосок разнесся окрест, сливаясь с звоном ближнего ручейка, впадающего в бухту, с плеском морского прибоя, перекатывающего разноцветную гальку на берегу.

Скурихин посмотрел в бинокль:

— Апар плывет. Его байдара.

Это были и вправду Апар и Нанехак.

Парус едва полоскался на слабом ветру, и сидящим в лодке приходилось помогать ему веслами. Байдара едва шла, и еще не скоро она причалила к берегу.

— Опоздали, — устало проговорила опечаленная Нанехак, но, увидев в толпе Ушакова, просияла и с облегчением вздохнула: — Значит, ты не улетел…

— А почему это я должен был улететь? — с удивлением, и даже обидой, спросил Ушаков.

Нанехак вышла на берег и в изнеможении уселась прямо на гальку. Беременность ее пока не бросалась в глаза, может быть, оттого, что она была в свободной, широкой матерчатой камлейке.

— Ты бы лучше поберегла себя, — укоризненно оказал Ушаков. — Ты ведь теперь не одна…

— Это верно, — кивнула Нанехак, улыбнувшись. — Он растет…

Она вся светилась счастьем, но никто не догадывался, что главная причина такого ее настроения — в том, что она снова видела умилыка. Железная летающая лодка не взяла его, оставила здесь, на острове.

— Мы так торопились, гребли изо всех сил, — опечалился и Апар. — Жаль, что не успели.

— Ничего, — успокоил его Ушаков. — Завтра еще прилетит самолет.

Нанехак испуганно посмотрела на умилыка и хотела было спросить, не собирается ли он улететь на нем, но вовремя удержалась.

Постепенно люди разошлись. Апар с Нанехак отправились гостевать к Кивьяне, а Ушаков поспешил к себе, чтобы успеть к завтрашнему дню составить отчет.

Он писал всю ночь и только под утро заснул.

На этот раз его разбудил не Павлов, а гудение самолета. Оно донеслось до настороженного слуха, и Ушаков быстро поднялся, поставил чайник. Вчерашние гости застали его врасплох, но сегодня он не только побреется, но и наденет чистую клетчатую рубашку.

Как обещал Кошелев, прилетел начальник летной экспедиции Красинский. Он привез кипу газет, журналы и книги.

— Отдаю свое! — заявил он, передавая подарки Ушакову. — Мы сначала не предполагали садиться на острове, поэтому почты для вас нет.

— Зато у меня будет много, — сказал Ушаков, протягивая Красинскому несколько запечатанных пакетов.

— Все доставим в лучшем виде! — заверил его начальник летной экспедиции.

Ушаков никому не сказал о содержании своего письменного доклада, в котором он просил продлить экспедицию до трех лет.

В часы, когда он наносил на бумагу свои мысли, планы, рассуждения, он еще и еще раз убеждался, что сделано пока мало и настоящая жизнь здесь только начинается. Первый год был как бы прикидкой, обретением опыта, хотя нередко и трагического, попыткой научиться жить в этих непривычных условиях.

Несмотря на быстротечность времени, Ушакову порой казалось, что прошел не один год, а несколько трудных, заполненных изнурительной работой лет; он чувствовал, что накопленный опыт и уроки прошедшей зимовки сделали его мудрее и старше.

Ушаков попрощался с Красинским и, проводив самолет, вернулся к себе в комнату, с жадностью набросился на газеты.

Пока он читал, мысль о том, что все это — уже минувшее, уже оказавшее влияние на ход мировой истории, не покидала его. Вскоре он понял, что напрасно теряет время на знакомство с прошлым, когда у него есть реальная возможность воздействовать на будущее. Прежде всего — надо как следует подготовиться к следующей зимовке, к новым зимним поездкам по острову.

Красинский попросил у него карту Врангеля, и Ушаков вынужден был признаться, что таковой пока нет. Капитан американского корабля «Роджерс» Берри еще в 1881 году пытался ее составить. Ему удалось отметить и нанести на карту почти всю береговую черту острова, примечательные географические точки, которые именовались несвойственными для этих угрюмых мест живописными названиями — мыс Блоссом, мыс Гаваи, мыс Томас… Мыс Гаваи назван в честь Гавайских островов, на которых базировалось китобойное судно капитана Лонга, побывавшего на Врангеле (в знак уважения к выдающемуся русскому исследователю, предположительно определившему местонахождение этой земли, именно Лонг назвал «открытую» им сушу Землей Врангеля) в 1867 году, а мыс Томас — в честь матроса с корабля Лонга, первым заметившего остров.

Капитан Берри посетил внутреннюю часть острова, поднялся на одну из самых высоких вершин, которую впоследствии назвали его именем — пик Берри.