Остров Надежды

Ваганов долго прикидывал, как ему поступить в том или ином случае, и гаденькие мыслишки занимали его расстроенное воображение. В конце концов выработал линию поведения и приготовился отразить любую атаку.

Прежде всего он боялся за собственный авторитет, под которым подразумевал свой вес в обществе, созданный благодаря умению скрывать грешки большие и малые, напускать важность, заручившись надежными покровителями и друзьями, способными в нужную минуту сказать на белое черное. Ваганов в ожидании гостя заказал коктейли, апельсины, оделся просто – в твидовый костюм с искорками по светло-серому фону шотландской ткани.

Ему хотелось придать свиданию более непринужденный характер. Ваганов относился к пишущей братии пренебрежительно, считая журналистов людьми как бы второго сорта, но одновременно и побаивался их, зная мощную силу печати. Разговаривать начистоту с человеком мало ему знакомым он не решался. Вспоминая разговор в поезде, негодовал: «Ишь ты, ржавое перышко, упрекает в эгоизме! Мне хоть земля тресни!»

Ушаков явился в точно назначенное время. Широкая улыбка хозяина почти не произвела впечатления на гостя. На лице Ваганова были заметны следы озабоченности. Расстегнутый ворот шерстяной рубахи, мятый костюм Ушакова в другое время шокировали бы Кирилла Модестовича.

– Что за смесь? – небрежно спросил Ушаков.

– Прошу, Дмитрий Ильич! Коктейль типа «таран». Выполнен знаменитым барменом.

Ушаков присел к столику, положил ногу на ногу, взял бокал, брезгливо отложил пластмассовую трубочку, заменявшую соломинку.

– Я пришел с единственной целью, Кирилл Модестович, самому разобраться в причине гибели Лёзгинцева, – твердо предупредил Ушаков, – мне он дорог. – Дмитрий Ильич отхлебнул из бокала.

– К вашим услугам. – Ваганов насторожился.

– Расскажите мне популярно, если вам позволено, что произошло с Лезгинцевым? Сенсация или правда? Почему его называли переоблученным? Вы, говорят, знаете…

– Не больше и не меньше других. – Ваганов помедлил, испытующе взглянул на Ушакова. – Это произошло в период освоения атомных энергетических установок. Когда? Сравнительно недавно. Наш цех самый молодой. – Ваганов полностью пришел в себя, и его голос зазвучал с прежней мягкой баритональностью. – Прежде всего могу вас успокоить. Наш больной не заразный. Конечно, если иметь дело непосредственно с изотопами…

Ушаков движением руки остановил его:

– Меня не это волнует…

– Извините, почему не это? Вам пришлось быть вместе с ним весь поход. В одном заклетке, так сказать. Вы делились кое с кем своими опасениями.

– Неужели Бударин с вами разоткровенничался?

– Во-первых, не Бударин, а во-вторых, почему со мной нельзя откровенно говорить? Разве я не храню такие тайны, от которых у другого лопнула бы черепная коробка? Если мне доверяет государство в целом, почему не может довериться один человек, частица, пылинка?

Ваганов ловко разыграл обиженного. Ему удалось напроситься на извинения, простить, показать свое великодушие.

– Мы, знаете, частенько растрачиваем себя по пустякам, – методично произнес Ваганов, принимая вторую дозу коктейля, с молниеносной быстротой доставленного на мельхиоровом подносе расторопным официантом.

– Бывает, – согласился Дмитрий Ильич. – Но иногда за пустяки принимают принципиальность. Здесь я не согласен.

– Мне бы хотелось расстаться друзьями, – сказал Ваганов. – Выбор у меня ограничен вне замкнутого технического круга. На дружбу к тому же необходимо время, а его в обрез. – Он извинился, сменил штиблеты на комнатные туфли, пожаловался на ревматические боли суставов. – Все то же Заполярье. Однако давайте закончим с Лезгинцевым. Мы испытывали… – Ваганов замялся. – Номер проекта вам ничего не скажет. Поэтому назовем его иксом. В первом контуре в реакторном отсеке произошла утечка. – Ваганов раскрыл блокнот, вычертил схему.

– Минуточку, Кирилл Модестович, – Ушаков остановил его, – вряд ли я разберусь в столь сложной схеме. Что Лезгинцев?

– Что? – Ваганов умоляюще поднял руки. – Вы знаете его характер. Сам полез. В горячке пренебрег самыми элементарными мерами защиты. – Ваганов приподнял брови. – Словом, прихватил Юрий Петрович лишку, не смертельную, но большую дозу. Оставили его на флоте. Ну, наблюдали, конечно. Однако эта штука коли вошла, так вцепилась. Ее ни в Цхалтубо, ни в Мацесте не выгонишь…

Помолчали. Ваганов взял бокал с аловатой жидкостью, выпил его залпом.

– Вот так. Лезгинцев будто нарочно лез на рожон. – Ваганов взъерошил волосы. – А все же зря Юрий расчувствовался. Нельзя доводить себя до исступления. Заниматься любовью нужно толково, без перехлестов…

Ушаков поднялся, откланялся. На эту тему ему не хотелось продолжать беседу. Было противно слышать о том, что любовью надо «заниматься».

– Простите, Кирилл Модестович.

– Не смею задерживать, Дмитрий Ильич. – Ваганов услужливо распахнул двери. – Вы будете у… вдовушки?

– Обещал. Завтра.