Остров надежды

Для зимней одежды раздали закупленные еще в Анадыре и бухте Провидения оленьи шкуры и камусы. Так как в палатке спать уже было довольно прохладно, Ушаков попросил Нанехак сшить ему спальный мешок.

Она быстро исполнила его просьбу. Мешок был сшит из хорошо выделанных оленьих шкур, был мягок и неожиданно просторен.

– Тут можно вдвоем поместиться! – весело сказал Ушаков, разложив мешок на постели.

– Я его сделала таким, чтобы было теплее, – объяснила Нанехак. – Когда мешок тесен, в нем может быть и сыро, и холодно… Ты видел, что кухлянки мы шьем тоже просторные, не в обтяжку. Так лучше.

Нанехак говорила медленно, чтобы Ушаков мог ее понять.

– Большое тебе спасибо, Нана!

Он чувствовал, что женщина относится к нему с какой-то особой нежностью и теплотой, но не придавал этому значения, считал, что она видит в нем прежде всего начальника. Все эскимосы были дружелюбны к нему, и Ушакову нравилось, что в этом добром расположении не было ни тени подобострастия, ни заискивания. Пожалуй, они даже с удовольствием указывали ему на какие-то промахи, любили давать советы…

Ушаков поставил перед собой задачу обойти все яранги лично и выяснить, кто еще в чем нуждается.

Хотя на острове стояли те же яранги, какие были в бухте Провидения, казалось, что в них появилось что-то новое, солидное и крепкое. Прежде всего – негаснущий костер, над которым всегда висел чайник. Тепло, горящие жирники в глубине меховых пологов, ряды деревянных бочек, заполненных мясом и жиром, висящие снаружи почерневшие от ветра и солнца куски моржатины, сытые, довольные лица людей.

Тагью поднял на высокие подставки свою байдару.

– Скорее бы закончить работу и заняться охотой, – сказал он. – Лед приближается к берегу, и моржи могут уйти.

Ушаков тоже думал об этом.

– Ну, еще чуть-чуть осталось, – сказал он Тагью. – Послезавтра можем выйти на моржовую охоту.

– Вот это хорошо! – обрадовался эскимос. – Надо запастись мясом не только для себя, надо подумать и о собаках.

– Да, это верно. Зимой нам придется много ездить, – сказал Ушаков.

– А без корма куда поедешь? – заметил Тагью.

В яранге Таяна слышалась музыка. Молодой хозяин пытался наиграть на мандолине мелодию исполненной в прощальную ночь песни.

– Здравствуй, Таян, – сказал Ушаков, войдя в чоттагин.

– Здравствуй, умилык, – ответил по-русски Таян.

Он довольно свободно говорил по-русски и по-английски, и с ним легко было общаться.

– Как твои дела? – поинтересовался Ушаков, оглядывая жилище.

Передняя стенка спального полога была распахнута, подперта палкой, и внутри меховой комнаты можно было увидеть на задней стене прошлогодний настенный календарь. В углу, возле потушенного жирника, громко тикал будильник, показывающий время.

– Я ставил эти часы по корабельному хронометру, – сказал Таян, заметив интерес Ушакова к будильнику, – но они все равно идут вперед, торопятся.

Ушаков достал свои карманные часы и перевел стрелки будильника на полчаса назад.

– Если тебе нужно, приходи ставить правильное время ко мне, – сказал Ушаков.

В холодной части яранги, помимо уже знакомых бочек с припасами, на стене висело несколько ружей, мотки нерпичьего ремня, снегоступы, небольшие багорчики и рыболовные снасти. Как выяснилось, эскимосы делали леску из китового уса. На него не нарастает лед, он легко сматывается и достаточно крепок.

Костер у Таяна был не просто огорожен камнями, а выложен обломками кирпича, которые тот подобрал возле нового дома.

Сам молодой эскимос, как заметил Ушаков, всегда отличался аккуратностью, одевался не то чтобы богато, но, при всей скромности, даже с каким-то изяществом.

– Нравится тебе здесь? – задал ему обычный вопрос Ушаков.

– Мне здесь очень нравится, – с чувством ответил Таян. – Здесь мне и. моей жене хорошо.

– Неужели среди вас нет ни одного человека, которому бы здесь не нравилось? – с легкой усмешкой спросил Ушаков, вглядываясь в лицо Таяна.

Как и в каждой яранге, Ушакову и здесь предложили чай, и, чтобы не обидеть хозяев, он пил которую чашку, с трудом разгрызая твердый кусковой сахар.

Таян ответил не сразу. Подумал и тихо произнес:

– Почему? Есть такие, которые жалеют, что уехали из бухты Провидения… Правда, их совсем немного, больше тех, что боятся…

– Чего боятся?

– Разного, – уклончиво ответил Таян.

– Нельзя же бояться просто так, – настаивал Ушаков. – Люди боятся чего-то определенного, верно?

– Верно, – согласился Таян. – Они боятся злых духов.

– Злых духов? – удивился Ушаков. – Где же они, эти злые духи?

– Они везде!

– И ты тоже боишься?

Таян молча пожал плечами.

– А кто говорит про злых духов?

– Старшие люди говорят.

– Кто? Иерок или, быть может, Тагью?

– Иерок, – сказал Таян. – И Тагью тоже.

– Иерок? – удивленно переспросил Ушаков. – Почему Иерок?

– Потому что он знает, что говорит. В нашем Урилыке он был главным.

– Как же так, Иерок? – в растерянности повторил Ушаков. Вот уж от кого он не ожидал такого.

Внешне Ушаков старался не показывать, что поражен услышанным. Для приличия он еще посидел минут десять в яранге, беседуя с Таяном о будущей школе, где смогут обучаться грамоте не только дети, но и взрослые, об охоте на моржа.