Остров надежды

– Почему не помог? – возразил Ушаков. – Сегодня я чувствую себя намного лучше, чем вчера. И твоей жене станет хорошо, если будет слушаться доктора.

– А можно обойтись без стеклянной палочки? – вдруг спросил Тагью.

Ушаков сразу же догадался, что речь идет о злополучном термометре. Он повернулся к доктору и сказал:

– Неужели нельзя обойтись без измерения температуры? Ведь если у человека жар, это и так видно, невооруженным глазом.

– Можно, конечно, – уныло согласился Савенко.

Ушаков снова обратился к Тагью:

– Вот видишь, доктор обещает, что не будет ставить стеклянную палочку твоей жене.

Но это обещание, похоже, не очень обрадовало эскимоса. Подумав, он сказал:

– Наверное, все-таки дело не в стеклянной палочке.

– Ну вот видишь! Разумное говоришь! – обрадовался Ушаков.

– Может, болезни наши от злого духа, живущего на северной стороне острова…

– Почему так думаешь?

– А ты сам сообрази: все, кто побывал там, – заболели. Как только мы съездим на север, погода портится и пурга длится несколько дней.

– Но там больше всего зверя! – напомнил Ушаков.

– Так Тугныгак тоже не хочет зазря отдавать людям свои богатства, – сказал Тагью. – Вот он и берет в обмен то человеческую жизнь, то собачью…

Слова Тагью неожиданным образом подействовали на Ушакова. От возбуждения он даже приподнялся на постели.

– Послушай меня, Тагью. Покойный Иерок верил в меня, и ты тоже должен поверить. Я тебе прямо скажу – никакого злого Тугныгака на северном берегу нет. И нечего его бояться. Как только мы поправимся и как только солнце покажется над горизонтом, мы там поставим охотничье поселение.

– Но вот Аналько говорит…

– Аналько первого и пошлем! – Ушаков нетерпеливо перебил Тагью. – И я ему скажу: если он мне докажет существование Тугныгака, то я даю слово, слышишь, Тагью, даю слово вызвать сюда большой пароход и перевезти вас всех обратно в бухту Провидения.

Тагью изменившимся взглядом, но так же недоверчиво, искоса посмотрел на Ушакова, потоптался и медленно вышел из комнаты.

– А теперь, – произнес Ушаков, обращаясь к доктору, – я должен во что бы то ни стало поправиться. Иначе дело наше будет проиграно.

Павлов рассказал, что настроение в селении неважное, некоторые даже собираются, как только появится солнце, отправиться на собаках на материк.

– Но ведь это очень опасно! – заволновался Ушаков. – Это грозит гибелью!

На следующий день к Ушакову пришла Нанехак. Она вроде немного оправилась от горя, но к ней уже не вернулось обаяние молоденькой девушки. За эти дни она словно бы повзрослела.

– Что говорят в селении о моей болезни? – спросил ее Ушаков.

– Говорят, что Тугныгак оказался сильнее тебя.

– Но я поправляюсь. Так кто же оказался сильнее?

– Тебе еще надо доказать, что ты по-прежнему сильный человек, – спокойно сказала Нанехак.

– Ты слышала разговоры о том, что некоторые хотят на собаках переправиться через пролив?

– Так неразумные говорят. Опытные предостерегают: это очень опасно. Льды в проливах обычно не стоят на месте, постоянно дрейфуют, испещрены трещинами, разводьями… Не знаю, вряд ли кто всерьез решится.

Она подала кружку с какой-то настойкой.

– Это из нашей травы нунивак, – объяснила Нанехак.

Ушаков знал, что так эскимосы называют родиолу розовую, или в просторечии «золотой корень».

– Откуда он у тебя? – спросил Ушаков.

– Осенью собрала, – ответила Нанехак. – Она тут есть, за холмами. Обычно мы много заготавливаем, и зимой, бывает, обходимся только ею, когда совсем нечего есть.

– На следующую зиму мы заготовим этого нунивака целыми бочками, – сказал Ушаков, выпив горьковатый, пахнущий осенней тундрой настой.

…Здоровье Ушакова заметно пошло на поправку. Еще чувствуя слабость, он отправился по ярангам. В одних он утешал больных, в других ругал здоровых разленившихся мужчин, впавших в какую-то апатию, в состояние безразличия и полной покорности обстоятельствам.

В яранге Тагью, куда он пришел вместе с Павловым, было немного повеселее, чем в остальных. Жена его еще окончательно не поправилась, но уже улыбалась гостю и даже порывалась собственноручно разливать чай. Несколько мужчин сидели в холодной половине.

– Почему вы не охотитесь? – строго спросил их Ушаков.

Ответом ему было молчание. Все почему-то принялись внимательно разглядывать днища кружек и чашек.

– Вот ты, Таян, почему не ходишь на охоту? – обратился Ушаков к молодому эскимосу.

– Другие не охотятся, и я не хожу…

– Но почему?

– Я уже говорил, умилык, – терпеливо принялся объяснять Тагью, – Тугныгак…

– Бросьте валить на Тугныгака! – взорвался Ушаков. – Я вам докажу, что здесь нет никакого злого духа!

– Напрасно так кричишь, – спокойно возразил Тагью. – Тугныгак существует. Иначе люди и собаки не умирали бы, не было, бы на земле несчастий… Когда ты был сильным и здоровым, Тугныгак тебя боялся. Он, наверное, знал, что ты большевик…

– Но ведь я остался большевиком! – сказал Ушаков.

– Большевики народ сильный, – настаивал на своем Тагью. – А ты вон еле на ногах стоишь, ходишь с палкой. Не то что Тугныгак, просто ветер покрепче дунет и повалит тебя.