Остров надежды

– Ты в этом уверен?

– Ты же сам говоришь, что я победил северного Тугныгаки, – с раздражением напомнил Ушаков, ему надоели все эти разговоры о злом духе. – Откуда ему быть?

– Это, конечно, так, – кивнул Аналько. – Однако злые силы имеют множество обличий…

– Пусть это тебя не беспокоит. Против них есть одно верное средство.

– Какое? – оживился Аналько.

– Ни в коем случае не показывать свою слабость, – почти торжественно заявил Ушаков. – Быть уверенным в себе, делать свое дело хорошо и основательно, не поддаваться дурному настроению, дурным мыслям, верить в добро и справедливость… Тогда никакие Тугныгаки не страшны.

– Ты так думаешь?

– Не только думаю, но и знаю по собственному опыту. Когда Тугныгак и любой другой злой дух встречает сильного, умного, уверенного в себе человека, он старается с ним не связываться. Ибо знает, что наверняка потерпит поражение. Потому что настоящий человек по природе своей сильнее всяких Тугныгаков. Запомни это, Аналько!

– Может быть, ты и прав, – растерянно пробормотал Аналько, провожая русского умилыка.

Но Ушаков не сразу пошел к себе. Он вошел в чоттагин яранги Иерока и тут же почувствовал, как многое здесь напоминает еще об ушедшем: его винчестер в выбеленном нерпичьем чехле по-прежнему висел на стене, там же – его охотничьи снегоступы, моток тонкого нерпичьего ремня с деревянной грушей, утыканной острыми крючьями, чтобы доставать из воды убитого тюленя… Так же стоял у деревянного бревна-изголовья китовый позвонок, на котором любил сидеть хозяин.

И в этой яранге Ушакову пришлось отведать нерпичьей печенки и чаю. И только после этого он приступил к главному.

– Хочу вас пригласить с собой в большое путешествие по острову! – сказал он торжественно.

Нанехак посмотрела на гостя и спросила:

– И меня тоже?

– Если, конечно, Апар не будет возражать.

– Он не будет возражать.

Апар, поначалу растерявшись оттого, что все решилось без его участия, вынужден был сказать:

– Конечно, я не буду возражать… Да и покойный мечтал о такой поездке.

– Не довелось ему, – горестно заметила Нанехак.

– Вот мы и выполним его волю!

На подготовку к поездке ушел почти месяц. Доктор Савенко настаивал, чтобы Ушаков не торопился: путешествие по ледовому острову – тяжкое испытание, и надо быть физически готовым ко всяческим лишениям.

Аналько и еще одна семья должны были скоро переселяться. Ушаков выдал им со склада новые оленьи шкуры для зимних пологов.

– Раньше мы шили зимние пологи из медвежьих шкур, и они служили не одному поколению, – осторожно заметил Аналько.

Ушаков понял намек, но решительно возразил:

– Нет, из медвежьих шкур шить пологи – слишком расточительно. Вся пушнина, которая добывается здесь, пойдет в казну Советского государства. Мы строим большой и новый мир, твои песцы, лисицы и медвежьи шкуры тоже идут на это.

– Правда? – удивился шаман. – Выходит, и я немного большевик?

– Ну, насчет этого рано еще говорить, но, кто знает, может быть, в будущем, когда ты перестанешь бояться Тугныгака… – с едва скрываемой усмешкой проговорил Ушаков.

– Дело не в том: боюсь я или не боюсь Тугныгака, – вполне серьезно ответил Аналько. – А в том, что здешнего я его не понимаю, не разгадал. В Урилыке мне было легче и проще, потому что я знал, что тамошний Тугныгак любит и чего мне от него ожидать…

– Разве там, в бухте Провидения, никто не болел, никто не умирал, разве там было мало голодных? – прервал рассуждения шамана Ушаков.

Аналько смутился и, не найдя, что сказать в ответ, замолчал.

Нанехак все эти дни была занята радостным делом: она шила одежду своему мужу и русскому умилыку. Та, старая, требовала большой починки, потому что во время последней поездки кухлянка и меховые штаны порвались. Да и хранили их неправильно, в теплом и влажном помещении деревянного дома.

Нанехак приходила примерять одежду, и видно было, что ей искренне нравилось заботиться о русском умилыке.

Наконец, одиннадцатого марта, в ясный солнечный день сразу несколько упряжек тронулись в путь, сопровождаемые беспрестанным громким лаем множества собак. Упряжки не привыкли ходить таким большим караваном, и прошло довольно много времени, прежде чем установился относительный порядок и началось размеренное движение следом за идущей впереди нартой Анакуля, молодого крепкого парня.

Часа через два, однако, поднялся встречный ветер. Он срывал верхушки высушенных морозом застругов и сугробов, и снежная пыль проникала повсюду, находя в одежде путников мельчайшие дырочки.

Но, несмотря на это, на душе у Ушакова было светло и радостно: начиналось то самое главное, ради чего он, собственно, и приехал сюда, на Север, – исследование не изведанного, не покоренного пока, студеного и враждебного человеку пространства. Болезнь позади, от нее осталось лишь сожаление о потерянном понапрасну времени. Начавшуюся пургу Ушаков встретил с досадой, но не такой, чтобы она могла изменить его планы или заставить повернуть назад. Единственное, что он сделал, это отправил обратно в сопровождении Аналько женщин с детьми. Одна только Нанехак наотрез отказалась вернуться в поселок.