Остров надежды

Нора оставила его с едой у костра и пошла в хижину. Она не зажгла света: почти никто в Нэнни-Тауне не пользовался ни свечами, ни масляными лампами. Рабы, как и недавно угнанные африканцы, не привыкли к искусственному освещению. Однако скудный свет луны попадал в хижину. Нора бросила взгляд на небо и увидела, что уже почти полнолуние. Снова лунная ночь, снова полнолуние — бледный лик небесного тела смотрел на нее сверху, будто утешая. Нора не ощущала угрызений совести, ни один из ее духов не протестовал против того, что она собиралась сделать. Она произнесла молитву и вынула из фляжки пробку.

Как только она поднесла флягу к губам, дверь рывком распахнулась настежь.

— Ты не будешь это пить! — заорал на нее Аквази, выбивая из рук Норы спасительное зелье. И сразу же ударил ее по лицу, а потом — кулаком в живот. — У тебя что, уже есть что-то внутри? Ты... ты... — Нору тошнило, она ничего не могла ответить.

Аквази вытащил ее из хижины на улицу и ударил еще раз.

— Говори же, сука! — заорал он.

Нора судорожно всхлипывала — ее выворачивало рядом с костром. Аквази крепко держал ее за запястье. Когда Нора подняла взгляд и смогла более-менее ясно думать, в тени хижины она увидела Маану. У молодой женщины был отдохнувший вид, и на ней было новое платье. Ярко-красная юбка и тканый верх цветов ашанти. Красный, как кровь, желтый, как золото, зеленый, как их страна.

— Ты...

Маану выглядела прекрасно, но ее аристократичное лицо снова искривилось от ненависти, когда она обратилась к Норе.

— Да, я. Кто же еще? Мне сказали, что Манса задает странные для такой молодой девочки вопросы. И тогда я взялась за дело. Вот так...

— Но...

Нора хотела возразить, что Маану должна быть последней из тех, кто заинтересован в спасении ее ребенка. Ведь она всегда хотела Аквази только для себя, и если Толо права и Нэнни будет настаивать на женитьбе Норы и Аквази, то она окончательно проиграет. Однако взгляд в лицо Маану сказал Норе, что ее бывшей служанке это было все равно. Она хотела задеть белую женщину за живое, насолить ей любой ценой. Пусть даже ценой своего счастья, если так должно было быть.

— Ты не убьешь моего ребенка! — процедил Аквази. — Я этого не допущу!

— А как ты можешь мне помешать? — почти прошептала Нора.

Она знала, что ее голос звучит слабо, — в этот момент сопротивление было бесполезно, но она не хотела сдаваться. Конечно, утром она придумает что-нибудь еще.

Аквази засмеялся.

— Это я могу тебе сказать! Ты знаешь, как баккра помешал моей матери избавиться от меня? — сказал он затем. — Нет? Тогда я тебе расскажу. Помнишь каморку рядом с кухней, чулан для метел?

Нора кивнула с бьющимся сердцем. В этом чулане умерла Салли.

— Я там родился. После того, как моя мать провела в темноте шесть месяцев, прикованная цепями к стене. Она не хотела меня, она твердо на это решилась. Как только ей освобождали хотя бы одну руку, она пыталась убить себя и меня. Когда я родился, меня сразу же забрали у нее. На следующий день она утопилась. Она была принцессой племени ашанти. И ты думаешь, что я не справлюсь с какой-то белой куклой?

Нора посмотрела на Аквази, и ее ярость уступила место сочувствию. Сочувствию к несгибаемой принцессе из племени ашанти, а еще больше — к ребенку, гордившемуся своей матерью, которая ничего больше не хотела так, как убить его. Нора глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться.

— У моего ребенка ее кровь, — продолжил Аквази, — кровь вождей. Он будет великим воином, и духи его благословят.

«Значит, ты научишь его читать и писать, — горько подумала Нора. — И заставишь наивных африканцев верить в то, что это дар богов».

— А люди с удовольствием будут называть его ублюдком или метисом, — перебила она своего мучителя. — А еще скорее — грязным ублюдком. И каждый будет называть его так, и черные и белые. На земле нет места для таких детей, как этот ребенок. Почему ты не дашь ему умереть, просто умереть, Аквази? Почему ты не отпустишь меня и не возьмешь себе в жены черную женщину?

Аквази злобно уставился на нее.

— Чтобы ты вернулась назад к Дугу Фортнэму? Ты принадлежишь мне, Нора, и ребенок тоже принадлежит мне. Если он кому-то и принесет позор, так только тебе!

Нора тяжело вздохнула.

— Его позор будет написан у него на лице: для одних он будет слишком черным, для других — слишком белым. Но, по крайней мере, здесь этот ребенок не будет рабом, Аквази, — сказала она. — На этом настоит Нэнни. Тебе придется взять меня в жены, и ребенок будет принадлежать мне точно так же, как и тебе. Я надеюсь, ты по этому поводу будешь счастлив, так же счастлив, как и ты, Маану. А теперь отпусти меня, Аквази. Я пойду в купальню и помоюсь. А если там еще кто-то есть, я скажу им, что женщина Аквази носит в себе его ребенка. И с этого момента никто не будет называть меня рабыней.

Аквази неуверенно смотрел то на Нору, то на Маану. Он явно колебался, отпустить Нору или нет.

— А что будет, если она убьет себя? — спросил он Маану с каким-то детским выражением лица.

Нора обернулась к нему прежде, чем та успела что-либо ответить.