— Думаете, глухая провинция и люди не могут вести себя, как люди? — Она подтолкнула его и повела по лестнице вверх.
На втором этаже отдышалась, расстегнула воротник шубы, поправила кофту.
Она стояла близко от него, выше на ступеньку. Он чувствовал запах духов.
— Пошли дальше! Не вздумайте меня обнимать, — засмеялась. — В этих вопросах я сама проявляю инициативу.
— Забавно. Вы или…
— Или ненормальная, или штучка? — перебила она. — Это хотели сказать? Отвечу. И то и другое.
Татарка открыла дверь, исподлобья оглядела гостью.
— Вы к кому, гражданка?
— К нему, молодушка. К нему. Здравствуйте, милая, — сунула руку привратнице и, напевая, зашагала по коридору. Хлопала варежкой по дверям: — Люкс, люкс, полулюкс. Сюда вас разместили? Полулюкс?
— Не угадали. В пролетарской.
— Флотское гостеприимство! Если без широких галунов — в конуру.
В комнате потянула носом, поморщилась:
— Мой благоверный сказал бы: параметр пара не тот. — Повела плечами. — Снимите. Жарко.
Оставшись в пунцовой кофточке и шерстяной юбке, присела к столу, щелкнула сумкой, закурила сигарету «Астор». Пачку с каким-то важным стариком иностранцем небрежно бросила на стол. Увидела водку. — Налейте-ка, — попросила она, — вы еще не начали? Разве вас не посещал розовый старый поросенок?
— Какой такой поросенок? — переспросил он, хотя сразу понял — имеется в виду Белугин. — И почему старый?
— Вы не спрашиваете, почему розовый?
— Если поросенок, значит, розовый, — Дмитрий Ильич поддался ее шутливому тону. Отвинтил пробку, ополоснул граненый стакан. — Полный или половину?
— Спрашиваете! Конечно, полный.
— Да? Пожалуйста! Осторожно, чтобы не расплескать.
— Поставьте и налейте второй.
— Второго нет. Кликну молодушку.
— Не надо, — указала на латунный наконечник бутылки и проследила не за его руками, когда он наливал, а за выражением лица. — А вы ничего… Митенька! Ваше здоровье!
— Помилуйте, Танечка. Вы же просили стакан!
— Стакан вам. Вы мужчина. Давайте не ломайтесь. Надоели мне до смерти беспорочные мужья. Скучно с вами. Забыли пушкинские времена. Эх вы, мужчинки!..
Она настойчиво заставила его выпить. Молча, сосредоточенно выкурила еще сигарету.
В окне продолжало плясать ртутное флуоресцирующее пламя. Она попросила погасить лампу. Притихла, наблюдая за быстрыми изменениями светотени. Ее освещало только с одной стороны, отчего резче очерчивался восточный профиль смуглого лица.
— Юганга. Ворота четырех океанов! Как еще! А мне здесь тоскливо до жути. Я жена моряка. Как невыносимо! Кто понимает, что такое жена моряка? — Она встала, крутнулась на одной ноге, нарочито свалилась на руки Дмитрию Ильичу. — Ну, целуйте!
Он принимал все за шутку.
— Целуйте, Митенька! — И сама притянула его к себе, прижалась губами, поспешно высвободилась, переменила тон. — Все! Хорошего понемногу. Подайте мне шубу и проводите. Увидят? Ерунда. Ужинать с Белугиным? Ах да, ужин с Белугиным пропустить нельзя. Тогда ладно. Завтра прибывает начальство, подумаю, кого из них пригласить. И вас прошу… Я выйду отсюда одна. Отменяю прежний приказ — не провожайте!
6
За ужином Белугин держался несколько странно. Задавал отвлеченные вопросы о преимуществах командированных и рассказал пару случайно возникших неприятностей из-за вольного обращения с дамским полом. Попытки уйти в другую область не удались. Раздосадованный полунамеками, Дмитрий Ильич попросил своего спутника объясниться без всякого лукавства.
— Что же, дорогой мой, если ва-банк, так ва-банк. — Белугин игриво подморгнул, приблизил губы почти к самому уху Дмитрия Ильича. — Не удалась мне моя тактика. Не сумел все же изолировать вас от этой особы. — Белугин отвалился, возле глаз сбежались смешливые морщинки. Он выжидал реакции на свои слова. И, судя по багровой краске, прихлынувшей от ушей к щекам и надбровьям Ушакова, и минутному его онемению, атака завершилась успешно. — Тактически грамотная оказалась, просочилась, — Белугин подхихикнул и, не поднимая смеющихся глаз, принялся крутить хлебный шарик между двумя перекрещенными пальцами. — Пробовали покатать шарик между двумя пальцами? Шарик один, а кажется — два.
«Ишь, надсмотрщик, — размышлял Ушаков, катая шарик. — По собственной инициативе, ради покоя чужой семьи или?..»
Отделаться молчанием не удалось. Белугин пошел в открытую:
— Надо локализовать происшествие разумно. Ради Лезгинцева. Забега́ла? Забега́ла. Здесь все на виду, как мухи на блюде. Не отнекивайтесь. Сыграйте полную наивность этакого безупречного мужа и отца континентального семейства. Ее тоже следует предупредить. И не медлить. Если другие нашепчут, спектакль не поможет.
— Послушайте, товарищ Белугин, — резко остановил его Ушаков, — у нас с вами, на мой взгляд, сложились неверные отношения… — Он помолчал, выпил воды, смахнул со стола проклятый шарик. — Я приехал сюда не как жуир, а ради дела. Я не хочу, не желаю вникать в семейные дрязги. И тем более становиться одним из персонажей того самого спектакля, о котором вы говорите. На кой черт вы потащили меня к Лезгинцеву, вовлекли в заколдованный круг! Кому это нужно?..