Остров Надежды

Ваганов долго прикидывал, как ему поступить в том или ином случае, и гаденькие мыслишки занимали его расстроенное воображение. В конце концов выработал линию поведения и приготовился отразить любую атаку.

Прежде всего он боялся за собственный авторитет, под которым подразумевал свой вес в обществе, созданный благодаря умению скрывать грешки большие и малые, напускать важность, заручившись надежными покровителями и друзьями, способными в нужную минуту сказать на белое черное. Ваганов в ожидании гостя заказал коктейли, апельсины, оделся просто — в твидовый костюм с искорками по светло-серому фону шотландской ткани.

Ему хотелось придать свиданию более непринужденный характер. Ваганов относился к пишущей братии пренебрежительно, считая журналистов людьми как бы второго сорта, но одновременно и побаивался их, зная мощную силу печати. Разговаривать начистоту с человеком мало ему знакомым он не решался. Вспоминая разговор в поезде, негодовал: «Ишь ты, ржавое перышко, упрекает в эгоизме! Мне хоть земля тресни!»

Ушаков явился в точно назначенное время. Широкая улыбка хозяина почти не произвела впечатления на гостя. На лице Ваганова были заметны следы озабоченности. Расстегнутый ворот шерстяной рубахи, мятый костюм Ушакова в другое время шокировали бы Кирилла Модестовича.

— Что за смесь? — небрежно спросил Ушаков.

— Прошу, Дмитрий Ильич! Коктейль типа «таран». Выполнен знаменитым барменом.

Ушаков присел к столику, положил ногу на ногу, взял бокал, брезгливо отложил пластмассовую трубочку, заменявшую соломинку.

— Я пришел с единственной целью, Кирилл Модестович, самому разобраться в причине гибели Лезгинцева, — твердо предупредил Ушаков, — мне он дорог. — Дмитрий Ильич отхлебнул из бокала.

— К вашим услугам. — Ваганов насторожился.

— Расскажите мне популярно, если вам позволено, что произошло с Лезгинцевым? Сенсация или правда? Почему его называли переоблученным? Вы, говорят, знаете…

— Не больше и не меньше других. — Ваганов помедлил, испытующе взглянул на Ушакова. — Это произошло в период освоения атомных энергетических установок. Когда? Сравнительно недавно. Наш цех самый молодой. — Ваганов полностью пришел в себя, и его голос зазвучал с прежней мягкой баритональностью. — Прежде всего могу вас успокоить. Наш больной не заразный. Конечно, если иметь дело непосредственно с изотопами…

Ушаков движением руки остановил его:

— Меня не это волнует…

— Извините, почему не это? Вам пришлось быть вместе с ним весь поход. В одном заклетке, так сказать. Вы делились кое с кем своими опасениями.

— Неужели Бударин с вами разоткровенничался?

— Во-первых, не Бударин, а во-вторых, почему со мной нельзя откровенно говорить? Разве я не храню такие тайны, от которых у другого лопнула бы черепная коробка? Если мне доверяет государство в целом, почему не может довериться один человек, частица, пылинка?

Ваганов ловко разыграл обиженного. Ему удалось напроситься на извинения, простить, показать свое великодушие.

— Мы, знаете, частенько растрачиваем себя по пустякам, — методично произнес Ваганов, принимая вторую дозу коктейля, с молниеносной быстротой доставленного на мельхиоровом подносе расторопным официантом.

— Бывает, — согласился Дмитрий Ильич. — Но иногда за пустяки принимают принципиальность. Здесь я не согласен.

— Мне бы хотелось расстаться друзьями, — сказал Ваганов. — Выбор у меня ограничен вне замкнутого технического круга. На дружбу к тому же необходимо время, а его в обрез. — Он извинился, сменил штиблеты на комнатные туфли, пожаловался на ревматические боли суставов. — Все то же Заполярье. Однако давайте закончим с Лезгинцевым. Мы испытывали… — Ваганов замялся. — Номер проекта вам ничего не скажет. Поэтому назовем его иксом. В первом контуре в реакторном отсеке произошла утечка. — Ваганов раскрыл блокнот, вычертил схему.

— Минуточку, Кирилл Модестович, — Ушаков остановил его, — вряд ли я разберусь в столь сложной схеме. Что Лезгинцев?

— Что? — Ваганов умоляюще поднял руки. — Вы знаете его характер. Сам полез. В горячке пренебрег самыми элементарными мерами защиты. — Ваганов приподнял брови. — Словом, прихватил Юрий Петрович лишку, не смертельную, но большую дозу. Оставили его на флоте. Ну, наблюдали, конечно. Однако эта штука коли вошла, так вцепилась. Ее ни в Цхалтубо, ни в Мацесте не выгонишь…

Помолчали. Ваганов взял бокал с аловатой жидкостью, выпил его залпом.

— Вот так. Лезгинцев будто нарочно лез на рожон. — Ваганов взъерошил волосы. — А все же зря Юрий расчувствовался. Нельзя доводить себя до исступления. Заниматься любовью нужно толково, без перехлестов…

Ушаков поднялся, откланялся. На эту тему ему не хотелось продолжать беседу. Было противно слышать о том, что любовью надо «заниматься».

— Простите, Кирилл Модестович.

— Не смею задерживать, Дмитрий Ильич. — Ваганов услужливо распахнул двери. — Вы будете у… вдовушки?

— Обещал. Завтра.