Остров Надежды

Командир катера не впервой ходил по лабиринтам губы. Как и всегда, при первом заходе в Югубу вместе с ним на борту находился командир соединения. Это было сравнительно давно. Потом появился опыт, свой острый глаз и, если хотите, нюх. Помогли также те, кто самоотверженно, с незаметным героизмом составил карты. В лоции — этой настольной для моряка удивительной книге — фраза за фразой прочитываются море и приметные знаки побережья, разветвления губ, рукавов, их протяженность, глубины, крутизна склонов, рельеф дна, ориентиры, течения, скалы и банки, лед, осыхающие отмели, морены, растительность берега…

Белугин жадно раздувал ноздри своего маленького носика, забавно шевелил верхней губой и предавался восхищению. И раньше Ушаков замечал в нем этакую вдохновенную сентиментальность по отношению к морю и избранной им профессии. Ему под сорок пять. Для капитана второго ранга возраст солидный. Белугина «крутили с флота на флот по часовой стрелке», и теперь, должно быть, придется якоря бросать в Заполярье. Если в Мурманске не обнадежат жильем, переедет в Калугу, там родные жены. «Я не ропщу, — покрикивал на ухо Белугин, — флот обожаю. Если вновь начинать с комсомольца, куда — только на флот! Не подумайте, что я вынашиваю демобилизационные настроения. Но уже в сердечко раза два кольнуло, Дмитрий Ильич».

Мимо проносились суровые скалы Югубы. Казалось, природа миллионы лет тесала и шлифовала базальты, вычерчивала и размечала при помощи ветров и волн, выкручивала такие коленца, что сам черт голову сломит, не протиснется. Вот прямо, глаза зажмуривай, скала, на нее несется кораблик с безумной скоростью, еще миг — и в лепешку, но — нет, нырнул в щель, выскочил в чащу, вскипятил бурун своими винтами и помчался в ореоле сиво-белых стеклянистых брызг.

— Видите, — Белугин толкнул локтем Ушакова, — створы! Юганга!

2

Мгновенно оборвавшийся рев вернул слух к другим звукам — замирающему шипению и шелесту волны. Если «продуться», как после снижения самолета, возникают и выстраиваются как бы умиротворенные шумы. Двигатель выключен, винты заканчивают вращение по инерции. Бледный пирс невесомо колышется над черной водой.

Командир снимает шлемофон и двумя руками натягивает ушанку. Черточки возле глаз расходятся, появляется слабая улыбка: «Вы уж извините меня, не удосужился с вниманием и почтением». Скрипнули кранцы левого борта. Заводятся и закрепляются швартовы. Прилив достиг крайней точки, и сходня ложится с борта на пирс строго по горизонтали.

На пирсе майор и вооруженные матросы. Белугина знают, а все же и ему приходится предъявить документ. После проверки майор еще раз козыряет:

— Поздравляю с приходом!

— Спасибо, товарищ майор. — Ушаков зябко ежится, поправляет шарф. Напряжение прошло, тело расслаблено, хочется пить. Жажду легко утолить — иней повсюду. Под электрическим светом каждая хрупкая иголочка играет всеми своими гранями.

Они стоят на причале, а дальше вверх — огни, как и в любом поселке. Там и здесь карабкаются дома. Поближе к воде, по всей вероятности, службы. Угадываются ошвартованные подлодки. За ними — мачты и опять светлячки. Пока Белугин договаривается о жилье, Дмитрий Ильич оценивает место. Действительно, выбрано ловко. Человек высадился здесь не со взрывчаткой и киркой, а с теодолитом. Ему не приходилось расчищать или создавать укрытия. Природа заранее позаботилась о многом. Человеку оставалось только  п р и в я з а т ь  к месту казармы, жилые дома, мастерские, склады боеприпасов, вбить сваи причалов.

На пирс по трапу спускается офицер в черной меховой куртке. Движения неторопливы, руки в карманах. Заметив его, Белугин оставляет майора, быстро идет навстречу, раскрывает объятия.

— Юрий! — он тискает его, шумно дышит, целует в щеку. — Знакомьтесь, Дмитрий Ильич! Вот вам и знаменитый Лезгинцев!

Лезгинцев останавливает Белугина:

— Хватит! Любишь ты заниматься рекламой. — У Лезгинцева низкий, неторопливый голос, глаза густо-черные, лицо сухощавое, смугловатое, как у южан. В жестах ничего лишнего — скупо, размеренно. — Я хочу спросить — где обещанное?

— Привез! Как же, Юрий? — Белугин покричал на катер, и спустя несколько минут матрос вынес оттуда корзинку. — Первоклассный бумажный ранет. — Белугин передал корзину Лезгинцеву. — Крымский. Каждое яблочко в бумажке. Сверху стружка и газеты. Свежие газеты! Сам проследил. Прошлый раз, помнишь, мандарины. Морозец за сорок, и застучали в ящике мандарины.

— Пока суть да дело, приглашаю к себе на чаек, Белугин, — сказал Лезгинцев.