Остров Невезения

— Может и так. Только мы уже, который месяц ничего домой не посылали. А там долги… Нэудобно родным звонить.

— Сейчас я могу лишь поспрашивать. Ну, можно пройти по агентствам и зарегистрировать вас, — проявил я участие в чужом горе.

Женщины подробно рассказали мне об ужасной жизни в современном Боржоми. О том, как они, по прибытию в Англию, с чей-то помощью, попросили политическое убежище, и перебрались в Саутхэмптон к своим землякам, которых здесь было уже немало. Пообещали обязательно познакомить меня с ними.

— Если вы в прошедшем году работали, платили налоги, и вы можете восстановить платёжные бумаги, то с этим можно обратиться в налоговый отдел с заявкой о возврате удержанных налогов. Наверняка, в сумме, ваши доходы за год — невелики, и вы именно та категория, — неуверенно предложил я в качестве утешения.

— Да, да. Мы слышали о таком… Мы соберём все бумаги с прежних работ… Посмотришь, что можно сделать, — охотно приняли предложение тяжело больного.

При первой встрече с соседом паном Волковым мы лишь обменялись общими вопросами о жизни в Англии.

Сам он из городка Ополе, что неподалёку от Врослава. У меня сложилось о нём первое, положительное впечатление, как о человеке, имеющем опыт выживания в чужой среде. Он показался мне вполне осведомлённым о разнообразии нужных для выживания документов и ценах на них.

Как я понял, встретился он с грузинскими женщинами случайно, оказавшись соседом по социальному жилью. На данный период жизни на острове, они пребывали в некой кооперации по совместному проживанию и ведению общего хозяйства. В этом подобии семьи больше нуждались грузинские женщины. И, как мне показалось, эта польско-грузинская семья едва ли выдержит испытание временем и прочими обстоятельствами.

Всякий раз, оказываясь на St. Mary's Street, где находился центральный вход в городской колледж, меня приятно удивляла особая атмосфера, сохранившаяся на этой невзрачной улочке.

Скопище мелких предпринимателей, засевших здесь в своих лавочках со времён Титаника, продолжали торговать всякой мелочью и подкармливать прохожих жареной рыбой и картошкой. Дух времени поддерживался пожелтевшими от дождей и солнца чёрно-белыми фотоплакатами, развешанными на стенах магазинчиков вдоль улицы. Это была фотохроника улицы, сохранявшая вид и дух периода начала двадцатого века.

Судя по этим фото, улица Святой Мэри была когда-то центральной в Саутхэмптоне. Концентрация торговли и офисов, оживлённое пешеходное движение и действующая трамвайная линия, от которой не осталось следа. Всё это сохранилось лишь на фото.

Теперь, в последний год двадцатого столетия, улочка пребывала в запущенном состоянии и находилась в стороне от центральной торговой улицы города. Однако удивительный дух того времени здесь по-прежнему ощущался. Среди мелких лавочек, торгующих товаром, сомнительного происхождения, там было несколько букинистических магазинчиков с крепким запахом книжной пыли и хронической сырости. Где-то за прилавком в кресле прятался сонный, лохматый работник, неопределённого пола, который едва давал знать о своём присутствии. Я мог спокойно, как у себя дома, рыться в книжных полках, отыскивая толковые или англо-русские словари старых изданий. Если не обратиться к торговцу с вопросом, то сам он, словно не ведает о вашем присутствии в магазине. Едва заметное оживление и внимание он проявляет к тебе, лишь, когда ты, с выбранной книгой, приблизишься к его засаде. Лениво оторвётся от своего чтива, и, взглянув на выбранную книгу, прикинет что-то в уме и пробубнит цену. Обычно, это оценивается от 50 пенни до 3 фунтов. На этой улице начинаешь воспринимать фунт, как увесистую денежную единицу, какой она была в начале столетия.

Украшением улицы, на мой взгляд, была невзрачная лавочка виниловых пластинок и музыкальных журналов. Постоянным торговцем и, как мне показалось, хозяином этого подобия бизнеса, был худощавый, лохматый дядька — стареющий, но всё ещё живой, экземпляр конца 60-х, начала 70-х годов. Залежи затасканных альбомов, пластинок и журналов, словно сваленные здесь на хранение сорок лет назад, излучали настроение того времени и островной дух застоя и затхлости. Я мог рыться в этой музейной лавке, сколько моей душе угодно. Перелистывая журналы со статьями музыкальных критиков, редкими фото и чартами недели, я мысленно путешествовал во времени. Хозяин не мешал мне и ничего не предлагал. Я иногда обменивался с ним редким словом.

— Это не магазин, а исторический музей-архив британской музыки 60–70-х годов, — приговаривал я, копаясь в музыкальных архивах.

— Точно, приятель! — флегматично отзывался хозяин, не отрываясь от чтения или потребления горячей картошки фри.

Вернувшись, домой с этой улицы, мне бывало сложновато перестроиться на темперамент и назойливую дружбу кавказских соседок. Мы пребывали каждый на своей волне и едва понимали друг друга. Я старался поскорее улизнуть в свою комнату и залечь там с новой книгой, полагая, что так будет лучше для всех. Однако не все так думали.