Остров невиновных

Квадратик тюрьмы на карте почти касался границ города. А лечебница — психиатрическая, и это казалось чем-то само собой разумеющимся, — располагалась на северной стороне острова. Довольно далеко, учитывая масштаб, и из этого можно было заключить, что заключенных тут опасались меньше, чем пациентов лечебницы. Правильно, наверное. В тюрьме Карго-Верде отбывали наказание женщины, осужденные за правонарушения средней степени тяжести или же за более тяжелые, но совершенные впервые или по неосторожности, и приговор учитывал некие смягчающие обстоятельства. Обычные в большинстве своем женщины, оступившиеся однажды и успевшие сотню раз раскаяться… Или нет. Но от них хотя бы приблизительно знаешь, чего ждать. Чем чревата встреча с душевнобольным — предсказать сложно…

А город?

Город как город. Ничего особенного.

В меру большой. В меру ухоженный.

Мокрый сейчас, но летние грозы тут скоротечны. Дождь вот-вот закончится, и улицы успеют высохнуть до наступления темноты.

— Мне дали адрес, где остановиться, — вспомнила Марти.

Лейтенант кивнул.

— Сказали, что нужно устроиться на работу, — продолжила она. — Это обязательно?

У нее были деньги. Собственный счет, открытый еще матерью. Его не конфисковали, и средств хватило бы на скромное жилье и пропитание на этот год.

— Обязательно, — не дал размечтаться Фаулер. — Программа адаптации и общественного контроля… Так, кажется…

Кажется. Директор Кроули говорила что-то похожее, зачитывая решение о досрочном освобождении. Нужно доказать, что она, Марти, способна жить в обществе законопослушных граждан и будет ему полезна…

Почему бы этому обществу не оставить ее в покое?

— Обычно город предлагает работу на консервном заводе, — сказал лейтенант. — Иногда приходят заявки от фермеров, которым нужны в хозяйстве лишние руки. Но я подумал, что с вашим опытом… В больницу требуются квалифицированные сестры. Это не совсем то, конечно…

Совсем не то.

Но и консервный завод не манил. Когда ветер дул с его стороны, тюремный двор наполнялся запахом рыбьих кишок и тины, и заключенные отказывались от прогулок…

— Что представляет собой работа на ферме?

Фаулер остановил автомобиль и повернулся к Марти. Густые брови его сложились удивленным домиком, придав лицу выражение прямо-таки детской растерянности.

— Почему? В смысле…

— Не хочу в больницу. Хватило тюремного лазарета и… тех трех лет… Устала. От чужой боли. Да и от людей вообще. На ферме их будет не так много, наверное… Да?

— Не знаю, — после паузы признался лейтенант. — Но в любом случае не думаю, что вам это подойдет. Физический труд, он… А вы…

Взгляд, скользнувший по хрупкой фигурке Марти и задержавшийся на тонких, сцепленных в замок пальцах, был красноречивее слов.

— Есть еще одно место, — неуверенно проговорил Фаулер. — В городском архиве. Работа с документами, но специального образования не требуется, и людей там почти нет…

— Мне подходит, — поспешно согласилась она.

— Замечательно. Тогда я уточню условия и завтра свожу вас в архив. А сейчас покажу вам… э-э… квартиру…

Когда они вышли из машины, дождь еще продолжался, так что снаружи свое новое жилище — трехэтажную кирпичную коробку — Марти не рассмотрела. А внутри оно было весьма неплохим… В сравнении с тюрьмой.

— Автомат. — Фаулер указал на висевший у лестницы телефонный аппарат. — Звонки только по острову, зато бесплатно. К слову… — Он достал из кармана визитку. — На всякий случай. Тут номер управления и мой домашний…

— Спасибо.

— Если что-нибудь понадобится…

— Спасибо, лейтенант.

Для адаптации в обществе город выделил Мартине Аллен квартирку на втором этаже. На десяти квадратных ярдах, не обремененных лишними перегородками, разместились кровать, шкаф, стол, стул, умывальник и газовая плита на две конфорки. Из единственного окна открывался волшебный вид на стену соседнего дома. А «удобства», как, смущаясь, пояснил человек-медведь, располагались в противоположном конце общего коридора.

Видимо, кто-то здраво рассудил, что адаптация должна быть постепенной и не следует резко улучшать жилищные условия недавних заключенных.

— Спасибо, лейтенант, — в очередной раз поблагодарила Марти, когда Фаулер, присутствие которого делало комнату в два раза теснее, разъяснил, где тут лежит постельное белье и посуда. — Думаю, я разберусь.

— Но…

— Я хотела бы отдохнуть, простите. Если у вас больше нет вопросов…

Он остановился в дверях. Обернулся.

— Всего один, миз Аллен. Почему вы согласились признать себя виновной?

Этого вопроса Марти не ждала, но и врасплох он ее не застал.

— Потому что я виновна, — ответила она с кроткой улыбкой. — Но я раскаялась и обещаю никогда не повторять прежних ошибок.

Разочарование, промелькнувшее во взгляде Фаулера при прощании, было ей непонятно. Ведь говорила она совершенно искренне.

Виновна, да.

В глупости.

В недальновидности.

В детской мечтательности, от которой к двадцати пяти годам другие уже избавляются, а Марти — не смогла. Слишком долго до этого приучала себя во что бы то ни стало верить в лучшее.

И Томми казался таким же мечтателем.