– В старые, но недобрые времена, – продолжала она, – паланские семьи могли быть такими же мелкими сообществами жертв, тиранов и лжецов, какими сейчас по большей части предстают ваши. Более того, дела обстояли так худо, что доктор Эндрю и Раджа-Реформатор поняли необходимость принятия срочных мер в этой сфере. Этика буддизма и примитивный коммунизм сельских общин были искусно использованы в разумных целях, и в течение жизни всего одного поколения система организации семьи в целом претерпела радикальные изменения. – Она на секунду задумалась. – Позвольте пояснить это на моем собственном примере – на примере единственного ребенка двух людей, которые не могли понять друг друга и постоянно сердились, если не открыто ссорились между собой. В давние годы маленькая девочка, воспитанная в таком окружении, превратилась бы либо в глубоко несчастного человека, либо в бунтаря, либо в отстраненного лицемера и конформиста. При новой системе мне не пришлось пережить излишних моральных страданий: я не стала издерганным невротиком, не была вынуждена постоянно встревать в домашние неурядицы и не замкнулась в себе. Почему? Потому что с того момента, как я научилась ходить, у меня была возможность сбежать.
– Сбежать? – повторил он. – Как это – сбежать? – Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Возможность ухода из семьи, – снова пояснила она, – лежит в основе новой системы семейных отношений. Как только милый родительский дом становится немилым и даже невыносимым, ребенку не просто разрешено, но и настоятельно рекомендуется – причем за этим стоит солидный вес общественного мнения в его поддержку – перейти в любой другой из своих домов.
– Сколько же домов у ребенка с Палы?
– В среднем примерно двадцать.
– Двадцать? О мой бог!
– Все мы принадлежим к одному из КВП – клубов взаимного приятия. И каждый КВП состоит из пятнадцати или даже двадцати пяти семей. Только что поженившиеся пары, зрелые родители со взрослыми детьми, бабушки и прадедушки – любой член клуба обязан принять другого. Помимо своих кровных родственников у нас у всех есть другие мамы, папы, тети и дяди, братья и сестры, совсем маленькие детишки и подростки.
Уилл покачал головой:
– Вы создаете двадцать семей там, где могла быть только одна.
– Но это не те семьи, что продолжают существовать у вас. Все двадцать семей – нашего нового типа. – Она сделала вид, что читает инструкции из кулинарной книги. – «Возьмите одного страдающего сексуальным расстройством раба своей работы и жалованья, одну разочарованную во всем женщину, двух (или чаще даже трех) любителей телевидения, промаринуйте их в смеси фрейдизма со слабым раствором христианства, а потом заприте в стенах четырехкомнатной квартиры и томите лет пятнадцать в собственном соку». Мы пользуемся совершенно другим рецептом. «Возьмите двадцать пар со сложившейся сексуальной жизнью и их отпрысков, добавьте научный подход, интуицию и чувство юмора в равных пропорциях, пропитайте тантрическим буддизмом и варите сколь угодно долго в открытой кастрюле при необходимой температуре взаимной привязанности».
– И что же сварится в этой вашей открытой кастрюле? – спросил он.
– Совершенно иная разновидность семьи. Не замкнутая, как ваша, не предопределенная на всю жизнь и не навязанная вам судьбой. Обширная, не скованная никакими рамками и добровольная семья. Двадцать пар отцов и матерей, восемь или девять бывших отцов и матерей, сорок или пятьдесят детей всех возрастов и обоих полов.
– Люди остаются членами одного клуба на протяжении всей жизни?
– Нет, конечно. Выросшие дети не берут под опеку собственных родителей, младших братьев и сестер. Они выходят в мир и принимают под свою заботу другую пару стариков, другую группу своих ровесников или детишек. А члены нового клуба, в свою очередь, принимают в свой круг их самих, а потом, естественным образом, и их детей. Гибридизацией микрокультур называют подобный процесс социологи. На своем уровне он столь же благотворен, как скрещивание различных видов кукурузы или пород кур. Более здоровые отношения в группе людей, осознающих свою ответственность, более глубокая привязанность и взаимное понимание. И эти привязанность и понимание распространяются на всех – от младенцев до столетних старцев.
– Столетних? Какова же у вас продолжительность жизни?
– Она всего на год или два выше, чем у вас, – ответила она. – Десять процентов нашего населения старше шестидесяти пяти лет. Старики получают пенсию, когда уже не могут работать. Но ясно, что пенсия решает только одну часть проблемы. Им необходимо заниматься чем-то активным и полезным. Им нужно о ком-то заботиться, чтобы получать в ответ любовь и уважение. Наши КВП дают возможность удовлетворить эти нужды.
– На мой взгляд, – заметил Уилл, – все это звучит как пропаганда новых китайских коммун.