Остров обреченных

Первая волна штормового ветра ударила в паруса и почти погасила их. На какое-то время показалось, что судно остановилось и даже пошло вспять.

– В каюту! – прокричал Дюваль, охватывая Маргрет за плечи. – Немедленно в каюту! И ни в коем случае не выходить! Только если… но будем надеяться, что до этого не дойдет.

Маргрет и сама понимала, что надо поскорее уходить, но лишь еще крепче вцепилась в борт, и молния, ударившая в волну между двумя кораблями, буквально в полукабельтовых[8] от кормы «Короля Франциска», осветила ее фигуру, показавшуюся штурману привидением, возникшим на фоне фиолетовой стены мрака.

Не рассчитывая больше на силу слова, Дюваль вынужден был прибегнуть к силе рук. Схватив Маргрет за талию, он буквально занес ее в каюту и жестко приказал:

– К иллюминатору не подходить! Лежать. Ни в коем случае не подниматься и молить Бога, чтобы судно осталось на плаву! Ибо ни на какие шлюпки в этом аду рассчитывать уже не приходится.

Знал бы он, что Маргрет запомнились не слова его, а случайные объятия, от которых ей вдруг не захотелось освобождаться. Вместо того чтобы ужаснуться стихии, она неожиданно ощутила, как в ней, словно ритуальный огонь в храме, разгорается страсть по мужчине, уже знакомая по первым безуспешным попыткам Роя овладеть ее телом.

Безуспешным и тем не менее коварным.

Из идиллического состояния ее вывела Бастианна. Сразу же, как только судно начало то взлетать на неимоверно высокой волне, то проваливаться, словно в бездну, ей вдруг стало плохо. Несколько раз ее рвало и она, хватаясь за сердце, молила Господа поскорее ниспослать ей спасительную смерть.

Какое-то время Маргрет стойко терпела не только стихию, но и стенания корсиканки, пока та не приняла какой-то настойки и не затихла. Как же мужественно она сдерживала себя.

В самый разгар шторма дверь каюты открылась и при свете молнии герцогиня вдруг увидела силуэт старшего штурмана.

– Как вы тут?

– Пока держусь, – ответила Маргрет. – А вот Бастианна чувствует себя скверно.

– Чего никогда раньше не было, – сквозь стоны проговорила корсиканка.

– «Раньше» – это когда? – поинтересовался Дюваль. – Вы ведь лет двадцать моря не видели.

– Поскольку видела его в далекой-далекой молодости, – признала Бастианна.

– Я принес вам рома. Когда почувствуете, что совсем уж худо – пейте. Хороший глоток никогда не повредит.

Потянувшись за бутылкой, Маргрет промахнулась и неожиданно почувствовала, что ее рука оказалась на шее мужчины. Вскрикнув от этой своей неловкости, герцогиня тотчас же отдернула ее, но было поздно: рука Дюваля прошлась по стану, по груди и, молнией проплутав в шейных завитках волос, отошла вместе с потрясшим все судно раскатом грома.

– Там, слева от вас, ремень. Пристегнитесь к лежанке, иначе вас вышвырнет из нее, – проговорил он, по-джентльменски понимая, что и так злоупотребил своим правом.

И был немало удивлен, выяснив для себя что Маргрет слишком уже спокойно отреагировала на его рукоблудие. Если он и мог чем-то объяснить такую сдержанность герцогини, то лишь ее страхом и растерянностью перед лицом стихии.

– Я еще наведаюсь, – несмело предложил старший штурман. – Если, конечно, вы не против.

– Мы с Бастианной всегда рады видеть вас в наших апартаментах.

Старший штурман ушел, и в каюте воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь негромким постаныванием гувернантки, уверявшей, что так укачиваться она не способна. Очевидно, это ее подводит сердце.

– Придется позвать лекаря, – молвила герцогиня, вспомнив тщедушного, желтушного вида господина, представившегося корабельным врачом. Уже тогда он был основательно пьян. А сейчас, очевидно, подлечивался ромом.

– А что он может, этот лекарь? Лучше взять каюту на защелку, – ответила Бастианна, явно взбодрившись после визита Дюваля. – Иначе, советуя и сочувствуя, здесь побывает половина команды.

– Лучше бы побывал один.

– Он и побывает.

– Я не о штурмане.

– Ах, вы все еще о своем шевалье, герцогиня? Или сразу же забудьте, или же тихонько молитесь, чтобы когда-нибудь, через несколько лет, его корабль прибило к тем же берегам, к которым, будем надеяться, прибьет и наш. А пока что приучайте себя к мужчинам, стараясь… не приучать их к себе.

– Странные советы вы начали давать, гувернантка.

– Приучаю себя к тому, что давать их приходится некстати повзрослевшему ребенку.

 А ветер все усиливался и усиливался. Голоса и топот ног, под который еще недавно содрогалась палуба, утонули в реве океана; гигантские волны пытались сокрушить борт, проламывали стенку каюты, накатывались на палубу и надстройку «Короля Франциска» с такой неотвратимостью, что, казалось, нет и не могло быть силы, способной противостоять этому натиску.

– Теперь я понимаю, каким был Ноев ковчег, – проговорила Маргрет, пристегиваясь ремнем к лежаку, – и как чувствовали себя спасенные на нем «твари по паре».

– Вот только они на ковчеге своем спасались. Нас же посадили на этот корабль, чтобы погубить, – словно сквозь неуемную зубную боль, простонала корсиканка.