Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

Едва начало светать, Макаров собрался в туалет («гальюн» – теперь и к этому слову нужно было привыкать). «Нужно успеть сходить, пока все спят и вокруг тишина», – решил он и поднялся.

– Дженни, закрой за мной…

Когда он вышел в коридор, он заметил в конце гостиничной «аркады» мелькнувшую тень. Он даже не удивился: что можно ожидать от общего коридора, если в соседних каютах живут люди.

Подумаешь, тень. Эти тени бродят теперь по авианосцу часами. Главное, чтобы они не оказались на нижней палубе.

Разговор с Гошей не выходил у него из головы. Все нужно было осмыслить, оценить. Но все было настолько ирреально и необъяснимо, что оценивать-то, по существу, было нечего…

Тень юркнула за угол ловко и имела размер не менее пятьдесят второго. Макаров очень хорошо запомнил скользнувшую по стене атлетическую фигуру. До сих пор он справедливо полагал, что самая атлетическая фигура на этом острове у него.

Смутная тревога заползла в него…

Стараясь сохранять спокойствие, он вошел в гальюн, нашел в полумраке некое подобие писсуара и разместился перед ним в понятной для всех мужиков позе. Разница заключалась лишь в том, что он не собирался делать то, что мужики при этом делают. Он ждал…

Дверь в каюту, где остались Дженни и дети, была заперта. Если ее будут открывать нетрадиционным способом, он сразу это услышит.

Туалетная дверь тихонько скрипнула, и в гальюн кто-то зашел…

Макаров не поворачивался.

Человек спокойно прошел за спиной его, и в этом заключалась ошибка. Любой другой перебросился бы словечком даже здесь.

Перед Макаровым было зеркало с помутневшей амальгамой, и прежде чем выделить для себя главную вещь – на парне брюки, а звука расстегиваемой «молнии» он так и не услышал, – он подумал о причинах, которые подвигли дизайнеров флота США повесить длинное зеркало над писсуарами.

Ширинка не вжикнула, зато второй раз скрипнула входная дверь. Кто-то еще, кого Макаров уже не видел, вошел и замер…

Шаг в сторону своей спины Макаров поймал прежде, чем к нему стал разворачиваться тот, что был справа. Короткий нырок в сторону, и он уже вне досягаемости ножа.

Нож… С коротким широким лезвием, с отточенными зазубринами по обе стороны полотна, нож сверкнул в свете луны. Страшное оружие в руках тех, кто умеет им пользоваться. Одним ударом снизу можно пополам рассечь печень и разрезать, словно поролон, несколько ребер.

Черт побери! Макаров в темноте стал различать странное – оба мужчины были в масках и одинаковых синих комбинезонах.

Холодея страхом непонимания, от второго движения блеснувшего в темноте лезвия Макаров отшатнулся, как пытаются отдалиться от выпавшего из рук чайника с кипятком. Но не хватило каких-то полсантиметра, и он услышал тот звук, с обязательным присутствием которого рассекается живая плоть. Широкий нож пронесся перед ним, взрезав кожу живота. Сначала был звук, а боль пришла потом. Саднящая, жаркая…

А после, смешиваясь с яростью, из раны на его теле вышел зверь. Так их стало двое против двоих. Спокойный да рассудительный, и задыхающийся от гнева зверь – против двоих, вооруженных ножами.

Третье движение ножом для напавшего оказалось последним. Спокойный и рассудительный, что жил в Макарове, с силой ударил его головой в лицо. Хруст сломанной переносицы, стон… Рука выпустила нож, и Макаров тотчас прихватил его за лезвие.

И быстро провернул в ладони.

В прорези маски второго он увидел не страх, а удивление. И тут же прочитал в его насмешке: «А со мной так получится?»

– Получится… – едва слышно бросил Макаров. – Обязательно получится…

Звонкий лязг и короткий скрежет – зубцы ножей сошлись в ударе. От закаленного металла отскочила искра и вонзилась в маску второго напавшего. Он сильно дернул веком и, на мгновение потеряв ориентировку, шагнул назад.

Мощь Макарова уступала мощи противника. Запомнив угол удара лезвий друг о друга, он решил не терять времени даром. Второе соединение режущих полотен произошло через секунду после того, как парень пришел в себя. Едва он снова качнулся в сторону Макарова, тот повторил выпад, увеличив силу удара, и на этот раз в лицо амбалу полетел целый сноп искр. При дневном свете они оказались бы незамеченными, но в темноте искры как раз компенсировали ту разницу, при наличии которой молодой парень выигрывал в весе и поворотливости. Сноп молний ударил его в лицо, и, закрываясь от Макарова, он вскрикнул.

Короткий клинок с хрястом вошел в его бедро и, кроша кость, вдавился в ногу до самой рукоятки.

Это был не случайный удар, вызванный ситуацией. Макаров всадил нож в ногу, потому что знал наверняка – погони не будет. Останется лишь желание перетянуть рану, чтобы остановить поток крови.

Он не хотел убивать. Но и сдавать жизнь свою, сверкая благородностью жестов, намерен не был. Он просто защищался. Ухватившись за удобную рукоятку покрепче, Макаров с силой провернул лезвие в ноге и резко дернул на себя. Широкая струя крови, освобожденная из разорванной мышцы, гейзером вылетела из пустой раны на полметра и окрасила пол в уборной.

Свалив врага руками на холодный пол, Макаров яростно зашептал: