Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

Гоша услышал знакомый стук вагонных пар по рельсам первым. Пытаясь угадать, чем хотели убить двоих беглецов хозяева подземного города, он, не моргая, смотрел в строну проема.

— Что это?! — услышал он сквозь грохот вопль Гудзона.

Гоша смотрел, как, промчавшись между ними, сорвавшись с рельсов и закончив свой громкий бег по рельсам, далеко вперед улетела тяжелая вагонетка…

И снова наступила тишина, такая, что впору было оглохнуть.

Стремительно уменьшаясь в размерах, вагонетка уносилась вниз…

Вращаясь и переворачиваясь, она рассыпала, словно делилась с небом, искалеченные серые тела. Получив свободу, трупы летели вниз, сталкивались друг с другом и тоже уменьшались в размерах. Несколько сотен трупов, получив свободу, кружились, устремляясь вниз, и казалось Гоше, что безжизненные тела вдруг получили возможность двигаться и теперь, радуясь мгновенному освобождению, машут ему руками… И ногами.

На мгновение ему показалось, что среди обнаженных тел было одно — красивой девушки лет двадцати пяти, в офисном костюме и белой блузке. Окровавленная, она стремительно ушла вниз…

«Видения…»

Гоша облизал губы и уткнулся лбом в камень.

Видением это не было. Из ворот лаборатории, промчавшись по рельсам, улетел в бездонную пропасть огромный железнодорожный вагон, груженный человеческими останками и мусором.

Еще мгновение — и облака пожрали и вагон, и трупы, не оставив и следа. И только шум в ушах Гоши и Гудзона да потревоживший обоняние смрадный запах утверждали, что они — были.

— Мне плохо… — услышал Гоша.

— Крепитесь, Гудзон! Мы и не то видели!

— Сколько же там было тел?..

Гоша прижался грудью к отшлифованному ветрами камню. Интересно, думал он, а сколько трупов можно разместить в шестидесятитонном железнодорожном вагоне, если трупы уложить до верха?..

И тут случилось неожиданное.

Когда Гоша понял, что произошло, у него едва не остановилось от ужаса сердце. Как тогда, когда он понял, что на него с высоты полукилометра летит обломок металлической лестницы.

Откуда-то сверху, отрезав им дорогу обратно, рухнули, стукнувшись о бетонный пол, стальные ворота. Гладкие, как лысина Гудзона, и прочные, как броня танка, скользнув, они упали и выбили целый сноп искр.

«Упали под углом, коснулись рельсов», — мгновенно подумал Гоша, пытаясь этим отогнать помутнение сознание.

— Что это значит?! — закричал теперь уже в совершенной тишине Гудзон.

— Это значит, что нам конец, капитан…

Гоша произнес это едва слышно, но Гудзон расслышал.

— Послушайте, Гоша! — заревел он, глядя туда, где только что зиял широкий проем, а теперь отливала красным в лучах заходящего солнца сталь. — В этом веке вы живете, а не я! Придумайте же что-нибудь!..

Было ясно, что ничего придумать нельзя. Можно было только стоять и гадать, кто исчезнет в облаках первым.

— Интересно, что заставит нас упасть — истощение или усталость?

Гудзон, услышав это, округлил глаза.

— Не смейте говорить такое!

— А о чем вы хотели бы поговорить, мореплаватель? О погоде? Она прекрасна. Посмотрите на это восхитительное солнце. Скоро его не станет. Мы покроемся росой и начнем отстукивать зубами Седьмую симфонию Шостаковича.

— Слушать не хочу! Не знаю никакого Шостаковича! Кто такой этот Шостакович — наш спаситель?!

— В темноте люди, даже прочно стоящие на ногах, вдвое утрачивают способность к равновесию. Вестибулярный аппарат рефлекторно готовится к отдыху в темноте, он отключается.

«Нужно что-то говорить, иначе сойду с ума», — подумал Гоша.

— Не разговаривайте со мной на этом языке! Говорите ясно!

Сумерки сгущались.

Гоша потоптался на месте, утверждая себя на неудобном выступе. Ощупал руками камни вокруг себя. Положение рук нужно менять, иначе они затекут.

— Послушайте, Гудзон, — кашлянув, сказал он. — Давайте останемся мыслящими людьми… Тем, кем были до сих пор.

— Я не возражаю, Гоша.

— Тогда смиритесь с мыслью, что, если ворота не откроются… Словом, нам не простоять здесь ночь. Даже если бы мы были сытыми и отдохнувшими, даже если бы мы стояли на земле, стоять неподвижно на одном месте у нас вряд ли бы получилось. В конце концов мы бы обязательно присели…

— К чему вы это?..

— К тому, дорогой Генри, что ночь мы не простоим…

— Это я уже слышал, — заметил Гудзон.

— Вы всё понимаете…

— Ничего я не понимаю!

— Понимаете.

— Нет, не понимаю! — упрямо прохрипел Гудзон.

— Вам не хочется быть мужественным?

— Посмотрите на меня, черт бы вас побрал!.. Я стою почти голый на отвесной скале! На мне какая-то дурацкая белая накидка и тонкие, как бумага, штаны! Вокруг свищет ветер, я любуюсь закатом и до сих пор не вою от ужаса! Разве я не мужественен?!

Гоша крутанул головой.

— Тогда имейте мужество признаться, что скоро свалитесь и через минуту вас не станет, — раздраженно крутанул он головой еще раз.

— Какого дьявола я должен признаваться в этом? Это… это слабость! Да, это — слабость! Я знаю, что мы будем спасены, потому что рядом со мной мудрец! Или как вас здесь называют? Как бы вы сами себя назвали?

— Дебилом, — подсказал Гоша.