Остров острых ощущений

Я остановилась на берегу, рухнула на колени и стала пить, потом умыла лицо, потом снова стала пить. Вода была пресной и очень вкусной. Пока пила, в голову лезла бредятина. Почему-то вспомнила книгу о Второй мировой войне, которую недавно читала. Там рассказывалось об экспериментах, которые фашисты проводили над узниками лагеря Дахау. В частности, садисты пытались выяснить, сколько человек может продержаться на соленой морской воде. У участников жуткого эксперимента по несколько раз в день брали на анализы кровь и мочу. Выяснилось, что необратимые патологические изменения начинаются на пятый день.

Но у меня даже пресная вода! И вообще август, в лесу должно что-то расти. Рыбу я, конечно, ловить не умею, и силки ставить не умею, и вообще не могу убивать животных… Убью ли я животное, чтобы выжить самой? Да, однозначно. Но как мне это сделать?! Я знаю, как искать еду в городе, но не в лесу!

Я села на бережок и уставилась на водную гладь. Впереди маячил еще какой-то участок суши, но со своего места я не могла сказать, остров это или нет. Я не могла даже сказать, где нахожусь сама – на острове или материковой части. Но если материковой, то передо мной – река. Люди всегда селились у воды. Из каких-то книг, неизвестно когда прочитанных, я знала, что заблудившемуся человеку следует выходить к реке и идти по берегу. А если я на острове? Вода вообще-то казалась неподвижной. Но ветра не было.

Доплыву ли я до того участка суши? Доплыву. Но спальный мешок и одежду с кроссовками придется оставлять здесь. Плыть и держать все в одной руке над водой я не смогу. И что я там буду делать голая и босая?

Что мне вообще делать?!

«Идти назад и осматривать труп», – сказала я себе. Хотя бы ради того, чтобы проверить, нет ли в карманах чего-то полезного для меня.

Я еще попила воды и пошла назад. Если кто-то за мной наблюдает, то решит, что у меня не все в порядке с головой. Но журналистика – это диагноз. Я это неоднократно слышала от разных людей. А трупы – моя специфика как ведущей «Криминальной хроники». И я буду снова ее вести! Буду!

Я вытащила труп за ноги из-под кустов. Тело оказалось тяжелым. Но мертвое тело вообще часто кажется тяжелым.

Мужчина. Кроссовки черные, тренировочные, черный с грязно-белым верх спортивного костюма. Не зэковская роба однозначно. Не наш вертолетчик. От лица практически ничего не осталось. От вертолетчика бы осталось, а тут потрудились насекомые… В случае вертолетчика не успели бы. Да и стадия разложения…

Преодолевая брезгливость, я занялась осмотром карманов. Ничего. Вообще ничего! Я расстегнула верх спортивного костюма. Футболка. Никаких следов огнестрела. Мужик лежал на спине. То есть если убивали здесь, стрелять должны были в грудь. А если не здесь? Могли посередине поляны и оттащить в кусты. Рана может быть на спине. Например, ножевая. Нет, не буду осматривать. Не могу. Потом вернусь. С кем-нибудь.

Я пошла назад к воде, тщательно вымыла руки. Я бы с удовольствием окунулась, но вытереться было нечем, а обсыхать на открытом воздухе холодновато. Только простудиться мне не хватало!

Но я знала, что в крайнем случае раздену труп.

Какая сволочь задумала этот эксперимент? С какой целью? Посмотреть, выживу ли я в лесу? Смогу ли выйти к людям? И, садисты, кроссовки с джинсами поставили рядом со спальным мешком. Могли бы еще что-нибудь оставить…

Я сидела на берегу и обдумывала свое положение. Возьмем как данность, что я нахожусь где-то в районе бывшей воинской части. Навряд ли меня бы стали перебрасывать в другой район. Но это солдат с сержантом, родившиеся и выросшие в сельской местности и с детства ходившие на охоту, смогли добраться до цивилизации. И у них были вещи, помогающие выживанию, – они же взяли все, что могли, в части. У них имелась теплая одежда, какие-то продукты. Они умели охотиться и рыбачить. И они были вдвоем.

Я одна. У меня, кроме спального мешка, нет ничего. Мои навыки в лесу не помогут. Я умею совсем другое…

Я заревела. Конечно, не лучшее решение вопроса, но себя было жалко – не передать. Видел бы сейчас кто-нибудь криминального репортера Юлию Смирнову, прожженную стерву, которая ничего не боится. Но такая репутация, заработанная в родном городе, ничего не дает в лесу.

Я не хотела умирать. Я бы с радостью в эти минуты оказалась в каком-нибудь вонючем подвале с расчлененными трупами, или рядом с висельниками, удавленниками, «шкварками» (как называют обгоревшие трупы), или в морге судмедэкспертизы на вскрытии, где нормальные люди теряют сознание. Но мне там не страшно! Я все это многократно видела. Я знаю, что в таких местах мне нечего бояться. А здесь… Я даже не знала, какие опасности могут подстерегать меня в лесу!

За что мне это?!

А если это наказание за вскрытие старых могил, хотя и не я их раскапывала? А если они на самом деле какие-то заговоренные? Если наказывают всех, кто к ним сунулся?