Остров Отчаяния

— Стойте, — остановил его Джек. — Полчаса погоды не сделают. Начнете в восемь склянок — и булини по левому борту оставьте как есть.

Ему очень хотелось остаться до смены вахты и посмотреть за выполнением маневра, но он имел в лице Баббингтона прекрасно подготовленного лейтенанта (он сам вырастил этого офицера), и остаться на палубе — значило проявить недоверие, и тем унизить подчиненного. Он постоял еще пять минут, и спустился в каюту, где кинул штормовку на бочонок и вытер лицо, залитое смесью соленой морской и пресной дождевой воды специально приготовленным полотенцем.

В спальном отделении злющий Киллик, выдернутый из объятий своего сокровища всего лишь через неделю с небольшим, перестилал койку, насквозь промоченную течью с подволока, и бормотал: «Проклятые конопатчики с верфи… хоть бы чуть знали свое долбанное дело… уж я б их проконопатил… я б им молотки раскалил докрасна — и забил бы в их…» Представленная картина развеселила его, насупленная физиономия разгладилась и он почти вежливо произнес:

— Ну наконец-то, сэр. Сейчас будет готово. И вы не высушили волосы.

Последняя фраза звучала укором: волосы Джека висели вдоль спины мокрыми желтыми сосульками. Киллик отжал их, словно мокрую одежду, бормоча что ведь не так это сложно, и вот по нескольку раз на дню приходится, заплел в тугую косицу — и вышел.

Обычно Джек засыпал моментально, не обращая внимания на такие мелочи, как непогашенная свеча, но сейчас со своей раскачивающейся койки он не отрывал взгляда от контрольного компаса над своей головой. Ждать пришлось недолго, и вот низкий гул, что складывался из рева шторма, ударов волн в борт «Леопарда» и передающегося корпусу звучания на ветру бесчисленных натянутых до предела снастей, усилился и стал глубже — открылся кормовой люк, выпуская вахту левого борта (средний и носовой будут закрыты еще четыре часа). Почти немедленно картушка компаса пришла в движение, вращаясь по мере того, как «Леопард» уваливался под ветер. Северо-северо-восток, северо-восток, и, все быстрее, юго-восток (шум ветра почти стих), юго-запад (вращение картушки замедлилось), и, наконец, она замерла на курсе запад-юго-запад. «Леопард» завершил поворот фордевинд, и теперь шел правым галсом вдоль волн, раскачиваясь, словно на гигантской спирали. Глаза Джека закрылись, рот открылся, и из него (он лежал на спине, и рядом не было жены, чтоб ткнуть его в бок) понеслись глубокие, скрежещущие, гортанные рулады невиданной мощи.

Скрипы, крики, свистки боцманских дудок и беготня на юте, в нескольких футах от головы спящего, совершенно его не беспокоили, его лицо оставалось безмятежным, иногда по нему блуждала улыбка, а один раз он засмеялся во сне. Но какая-то часть разума моряка бодрствовала, так, что, когда в две склянки дневной вахты капитан Обри пробудился — он сразу знал, что: волнение за остаток ночи еще ослабело, ветер склонялся к югу, а «Леопард» делает добрых пять узлов.

— Этот кофе разогревали. Его вообще кипятили! — капитан с отвращением смотрел на красноватую жижу. Физиономия Киллика приобрела выражение ущемленного достоинства, на ней крупными буквами читалось: «Если некоторые валяются в койках часами, пока другие трудятся не покладая рук — то пусть получают потом, что заслужили!» Но поскольку кофе и правда кипел, а в глазах капитана это почти тянуло на повешение — Киллик ограничился демонстративным фырканьем и словами:

— Сейчас подам другой кофейник.

— Где доктор? И убери палец из масла.

— Работает с шести склянок утренней вахты, ваша честь — сказал Киллик со значением, затем понизил голос:

— Не стоит оно того.

— Тогда беги на нос и скажи ему, что тут есть злодейски вскипяченный кофе, если он в состоянии это вынести. И мои приветствия мистеру Пуллингсу, и я рад буду его видеть.

— Доброе утро, Том, — воскликнул Джек при появлении первого лейтенанта. — Сядьте, выпейте чашечку. По вашему виду вам это не помешает.

— Доброе утро, сэр. Совсем не помешает.

— Вижу, у вас довольно паршивые известия? — на лице офицера сквозили беспокойство и озабоченность.

— Именно так, сэр.

— Надеюсь, мачты не треснули?

— Ну, не настолько, сэр. Но осужденные забили своего надзирателя, а их врач упал в трюм и сломал себе шею. Сейчас все заключенные помирают от морской болезни, одна женщина в истерике. Ну и все там в дерьме, можете не сомневаться. Я поставил у люка морских пехотинцев, на всякий случай — но они сейчас и с мухой не справятся, лежат пластом — даже стонать у них сил нет. Но в остальном, сэр — ну, кроме забитой носовой помпы, перетертых фалов формарселя, и ватервулингов — все в порядке, в полном порядке.

— Забили, говорите? — присвистнул Джек. — Он мертв?

— Мертвее не бывает. Его мозги разлетелись по всей палубе. Не иначе, своими кандалами воспользовались.

— Врач их тоже мертв?

— Тут точно не скажу, сэр: доктор забрал его в лазарет.

— А, ну, доктор приведет его в порядок. Помнишь, он вскрыл черепушку канониру на «Софи», чтобы вправить ему мозги? А, вот и ты, Стивен! Доброе утро! Вот блюдо с неплохой рыбой, эй! Но осмелюсь спросить, ты привел их врача в порядок?