Остров Панданго

Диас глазами указал ему на Реаля. Старик низко поклонился и отрекомендовался:

- Я был когда-то известным человеком, имел свою хирургическую клинику. Ее так и звали: Клиника профессора Энгера.

- Профессор, а вы не припомните, кто бы мог сказать такую фразу: "Сквозь тьму надвигающейся на человечество ночи я вижу свет"? - неожиданно спросил Хосе.

- "Он идет с востока, озаряя страдающий мир", - закончил удивленный старик. - Откуда эти слова известны вам? Я сказал их тогда... на конференции. Потом они потребовали, чтобы я отказался, написал письмо в газеты. Они часто били меня по голове резиновыми палками.

В комнате стало тихо.

- Средневековые инквизиторы принудили великого Галилея отречься от своего учения. Он был слаб и стар, господа, и подчинился, - продолжал говорить профессор. - Но земной шар ведь все равно вертится!

- За слова правды мракобесы сослали вас на каторгу, - сказал Реаль. А мы, коммунисты, освобождаем вас и приветствуем как честного ученого!

Когда Энгер понял, для чего его сюда привел Кончеро, слезы потекли по его впалым щекам. Борясь с волнением, он пояснил:

- Это слезы радости не за себя, нет! Я радуюсь за несчастную родину, за все человечество. На свете существуют мужественные люди, которые не позволят торжествовать реакции. Да, господа, я преклоняюсь перед вами. - И седой человек, по-старомодному шаркнув, склонил голову в торжественном поклоне.

Люди, не привыкшие к благодарности, смущенно опустили глаза; они не считали себя героями.

Реаль, поручив Жану позаботиться о старике, отправил - их на корабль вместе с капитаном дальнего плавания. Часы на стене пробили три звонких удара; приближался рассвет. Надо было расставаться с островом Панданго.

Штаб восставших вновь отправил посыльных в бараки с предложением ко всем, не желающим оставаться с уголовниками в лагере, выйти за пределы электропояса. На размышления давались пятнадцать минут, после чего проход через электропояс закрывался.

Минут через десять послышался стук деревянных подошв: "клюк-клек-кляк". За электропояс выходили люди, опасливо озирающиеся по сторонам. Вид повешенного Альвареца пугал их; они шарахались в сторону от пристани и собирались на берегу небольшими группами.

- Вот до чего дошли! - с презрением сказал Диас. - Даже свободы боятся. А вдруг просчитаются, если убегут? Авось Коротышка смилостивится и простит их. Трусы презренные!

- Все вышли? - спросил Реаль.

- Так точно. Из политических в бараках как будто никого не осталось, доложил Лео Манжелли и тихо добавил: - Тут какой-то уголовник требует, чтобы немедленно подошли к нему для переговоров.

- Кто такой?

- Тот, что без руки.

- Пусть остается. На свободе таким делать нечего. Гангстеров и без него хватает. Выводите своих часовых. Через три минуты проход закроем.

Диас отошел к пристани. Поднятая секция электропояса медленно опустилась, и проход закрылся.

- Всем, кто борется за свободу, перейти на катера! - скомандовал Реаль.

Вместе с часовыми Лео Манжелли, спешившими покинуть берег, человек десять отделились от групп, стоявших на берегу, и устремились к отходящим катерам.

- Поднять трапы! - вскоре раздалась команда.

Заработали винты. Взбурлив воду, оба катера одновременно отошли от пристани и направились к темневшему на рейде судну.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ВЫЗОВ НЕ СОСТОИТСЯ

Погруженный во мглу остров медленно таял, как бы растворялся в белесоватом тумане, поднимавшемся над океаном. Все дальше и дальше уходил блекнущий луч вращающегося маяка.

Более семисот каторжников застыли в торжественном молчании. Они прощались с опостылевшим островом, с кошмарами дней и ночей, пережитых на нем.

Людям все еще не верилось, что желаемое свершилось, что они уже свободны и скоро увидятся с родными и любимыми. Многих тревожила мысль: "Каким-то будет новый день? Что предпримут враги? Они, конечно, постараются не выпустить на берег. Скоро появятся самолеты, выйдут миноносцы и помчатся по дорогам машины с полицейскими. Неужели придется умирать в море? Впрочем, что бы ни случилось, - впереди свобода!"

Появилось желание петь. Кто-то затянул "Бандера роха" - песню а красном знамени, будившую воспоминания о героической борьбе свободных испанцев.

Вместе с рабочим, крестьянин, шагай.

С песней иди на врага.

Мы от фашистов очистим свой дом.

Вражьи отряды с дороги сметем.

Когда песня стихла, с капитанского мостика в рупор послышалось:

- Компанейрос! Прошу всех покинуть верхнюю палубу. Отдыхайте, пока есть время. Новый день будет трудным. На вахте остаются лишь назначенные.

Разойдясь по каютам, кубрикам и трюмам, группа Манжелли начала составлять списки освобожденных: перед лагерными номерами ставились настоящие имена и фамилии. А попутно шла проверка, не скрывается ли в группах беглецов кто-либо из агентов Луиса.

В каюте люкс лежал Энрико Диас. Приступ тропической лихорадки, начавшийся перед грозой, окончательно свалил его с ног. Реаля он встретил благодарным пожатием руки.

- Спасибо, Хосе: твоя чудесная голова, смелость и решительность помогли нам свершить чудо.

- Я только был крошечным фитилем, поднесенным к пороху, - ответил Реаль.