Остров Панданго

В один из туманных вечеров Кончеро поймал подозрительного заключенного, пытавшегося ползком пробраться в рощу. Напрасно задержанный вырывался, умолял, грозился пожаловаться начальству. Кончеро был неумолим. Он пристукнул лебезящего лазутчика, чтобы тот не убежал, а позже передал своим друзьям. Те, разглядев задержанного, допросили его и, поняв, что в их руки попался доносчик, без долгих размышлений бросили его на провода электропояса.

Паблито выполнял старое задание: отправлял с одним и тем же текстом письма к Долорес. Мать воспитала его, как все индианки воспитывают своих детей. Он знал обычаи индейцев и умел объясниться с ними на родном языке. Это помогало ему добывать в шестом бараке кокосовые пустышки. Гвоздем выцарапав на них знаки шифра, он заворачивал кокосовые пустышки в мох и бросал их в сточные канавы. После каждого ливня все плавающее уносилось бурными потоками в море.

Дружба с индейцами из шестого барака помогла Паблито проникнуть в одну из тайн лагеря. Оказывается, Чинч эксплуатировал индейцев для своего обогащения. Он их посылал за электропояс собирать несозревшие кокосовые орехи, чтобы всегда иметь в запасе прохладный и приятный на вкус сок; отыскивать среди лиан гвоздику и гуаране, которую индейцы звали «иоко», а в кустарниках листья возбуждающего кока, идущего на изготовление кокаина.

Часть добычи им удавалось проносить в барак, так как со своим грузом они отправлялись прямо в лагерный кабинет Чинча, все укладывали в ящики и уходили никем не обысканные. По вечерам, чтобы как-нибудь скрасить каторжную жизнь, индейцы заворачивали кусочек извести в лист кока, закладывали его за щеку и посасывали, впадая в блаженное опьянение.

Перед каждым походом в болотные заросли индейцы приготовляли настой из стружки коры лианы «иоко». Одной чашки этого настоя было достаточно, чтобы целый день не ощущать ни голода, ни жажды.

* * *

На острове Панданго, казалось, все шло по-старому: чуть свет вой сирен поднимал каторжников с нар, надзиратели гнали их на поверку, а медик подсчитывал умерших за ночь.

Майор Чинч, после бунта Лескано, издал чрезвычайный приказ, запрещающий заключенным подходить к стражникам ближе чем на пять шагов, и свирепее прежнего расправлялся с нарушителями каторжной дисциплины. И несмотря на все это, политические заключенные словно повеселели. С просветленными лицами они усердно копали котлованы и таскали с места на место песок. Самые бессмысленные работы перестали действовать на них угнетающе. Казалось, что заключенные выполняют их с удовлетворением.

Все надзиратели утверждали, что большинство политических стали на редкость послушными; к ним не легко было придраться.

«Неспроста это, – думал Чинч. – Система полковника Луиса не могла так утихомирить политических. Тут кроется что-то другое. Но что?»

На днях капрал Варош после обхода электропояса принес майору кокосовую пустышку.

– На ней вырезаны какие-то знаки, – сказал он.

Чинч взял лупу и попытался расшифровать их, но у него ничего не получилось.

– Такая же чепуха, какая была на дорожках и котлах, – сказал он. – Видно, какие-нибудь молитвы индейцев или самбос.

На всякий случай он все же спрятал пустышку до приезда полковника Луиса.

Доклады медика отравляли душевное спокойствие майора. За последнее время из строя то и дело выбывали тайные агенты, подосланные в бараки. Пронырливый шпион С-116 умер неизвестно от чего, С-119 сам напоролся на смертоносные ограждения около секретного телефона. Двое осведомителей отлеживались на Бородавке. Их избили в темноте какие-то неизвестные личности.

«На старые места таких агентов не пошлешь, – сокрушался Чинч. – Для шпионской работы на острове они навсегда потеряны. Но где возьмешь новых, если старые будут; ежедневно выбывать?»

Происходящее пугало и угнетало майора. Разуверившись в агентуре, он стал зазывать к себе охромевшего доктора, пил с ним малагу, стремясь с помощью медицины проникнуть в психологию заключенных. Но охмелевший Вилламба лишь запутывал его и вселял еще больший страх.

Все же майор по начальству докладывал, что на острове все спокойно. Не будешь же описывать все то таинственное, что происходит? За это могут прогнать и лишить обещанных денег. Тогда прощай, тихая жизнь на континенте!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ГОРОДСКАЯ СЕНЬОРИТА

Месяца два назад на Позабытом берегу появился небольшой оранжевый автофургон, в каких обычно коммивояжеры возят образцы своих товаров. Он остановился около «Осьминога». Из шоферской кабины вышли седоволосый человек интеллигентного вида и хрупкая блондинка в кремовом плаще.

«Видно, отец и дочь», – определил дон Амбросио. Поклонившись, он вежливо осведомился: чем может быть полезным приятным гостям?

Приезжий, взглянув поверх очков на стойку, на рыбаков, сидящих в харчевне, спросил:

– Нет ли поблизости свободного домика или опрятной комнаты для моей дочери? У нее слабые легкие. Врачи предписали прогулки и морской воздух.