Бросив на Кущеева сердитый взгляд, Рысаков спросил, как понимать выражение «древнейшая Крэнгская письменность»:
— Разве открытие письменности принадлежит не шумерам и египтянам?
Талиани промолчал, а Кущеев, продолжая писать что-то на узких полосках бумаги, сказал, что «позволит себе» ответить на вопрос позднее.
Последним дочитал сводку Иван Иванович.
Я счел необходимым извиниться за то, что, не обладая литературным даром, оказался бессильным удовлетворительно передать стиль документа, ощущение бесцветности, ограниченности, бесчувственной силы, охватывающее при чтении оригинала.
Говоря это, я понимал, что тоже помимо воли впадаю в ложно-значительный тон.
— Я эту бесцветность ощутил, — подумав, сказал Олег Модестович.
— Скорее пародийность… или развязность, или то и другое вместе, — возразил Адамский.
— Конечно! — громко воскликнул Кущеев. — Конечно же!!! Одно другому не мешает. Отнюдь!
Он собрал листки с записями и поднялся, попросив предоставить ему десять минут для «некоторого заявления».
— Даже час, — отозвался Рысаков. — Надеюсь, вы сообщите хоть квант света этой чертовой темноте.
…До сих пор в моих заметках речь шла о событиях, не выходящих за пределы реального. Сейчас, к сожалению, дело меняется. Но прежде чем излагать речь Кущеева, включающую элементы фантастические — иначе их не назовешь, — и описать немногие, уже совсем фантасмагорические события, разыгравшиеся вслед за его речью, полезно ознакомить читателя с текстами из «сводки», розданной мною участникам совещания.