Остров пропавших душ

Ноги девушки были вытянуты в то время, когда она утрамбовывала мокрый песок, и не смотреть на нее в этот момент было трудновато, поэтому я стал рассматривать пляж. Полоска растительности, в которой что-то блестело. Пара толстеньких малышей, играющих в прибое. Чайки, парящие в потоках теплого воздуха и иногда пикирующие вниз, чтобы схватить что-то с поверхности воды своими клювами. Воздушный змей, раскрашенный во все цвета радуги, которого держал кто-то дальше по кромке прибоя и кого я не мог рассмотреть. Змей извивался и носился по кругу. Тиффани заметила его и стала показывать на него пальчиком.

Мимо прошла группа подростков с футбольным мячом; все они притихли и уставились на Рокки. Она их заметила и стала учить Тиффани утрамбовывать песок.

Я снял рубашку и растянулся под солнечными лучами. Решил представить, как мои клетки наполняются солнечным светом.

– Откуда эти шрамы? – спросила девушка.

– Какие именно?

– Вот эти, на боку.

Не открывая глаз, я погладил неровности кожи.

– Картечь.

– Стреляли из дробовика?

– Со слишком большого расстояния. Картечь здорово разлетелась.

– А вот этот, на плече?

– Нож.

– Должно быть, большой.

– Точно.

– А на ноге?

– Собака.

– Это я и сама догадалась. Ты ее убил?

– Не помню. – Но помнил я очень хорошо.

Я подождал ее следующего вопроса, а когда не услышал его, то приоткрыл веки и увидел, что она снова занялась Тиффани.

Допив пиво, я на несколько минут задремал, а когда открыл глаза, Рокки загорала, лежа на спине рядом со мной. Ее кожа покрылась капельками воды и песчинками, а там, где был пупок, собрались капельки пота. Находиться рядом с этим было невозможно, и я пошел в воду. Тиффани весело заверещала и вприпрыжку побежала рядом со мной. Воздушный змей все еще летал над морем, нарезая на куски бледно-золотой воздух. На кромке прибоя девчушка остановилась и протянула мне ручонки. Она громко кряхтела, как будто это могло помочь ей забраться мне на плечи. А потом я поднял ее над водой и притворился, что сейчас брошу на глубину; она вскрикнула от страха и сразу же засмеялась. Мне тоже захотелось что-то выкрикнуть, но я сдержался. Я защемил ей нос и бросился в прибой, стараясь держать ее над поверхностью, в то время как сам полностью ушел под воду; и она смеялась и отплевывалась, и задыхалась от восторга, а потом попросила проделать это еще раз. До самого вечера я чувствовал у себя в руках ее тельце, нежное, брыкающееся, но крепкое. Мы ходили с ней по пляжу, и время от времени она делала жесты абсолютно взрослой женщины – например, убирала влажный локон со лба или разглаживала с серьезным видом свой купальник. Рокки с улыбкой смотрела на нас.

Помню, один мой приятель сказал мне однажды, что каждая твоя любимая женщина является для тебя той матерью и сестрой, которых у тебя никогда не было. И что всю жизнь ты ищешь свою женскую половинку, свою женскую сущность, что ли. Этому парню разрешалось нести околесицу – он был «ботаником» и читал умные книжки.

Когда мы возвращались домой, то было невозможно удержаться и не отстать, наблюдая Рокки со спины, но мне кажется, что в тот день я бы не решился дотронуться до нее. А потом мы ели жареные креветки и сэндвичи с крабовым мясом, и я отвел их в аркаду, расположенную вдоль пирса. Там они играли в «Вак-а-мол» и «Миссис Пак-Ман»[44] и бросали кольца, а я бродил по пирсу, не выпуская их из виду.

Несколько цветных сидели вдоль пирса с удочками, а рядом, на берегу, вверх дном валялась лодка с пробоиной в днище. Я ясно слышал, как из этой дыры доносится кошачье мяуканье. Весь берег был покрыт слоем лотерейных билетиков. А потом мы посмотрели кино с, как мне кажется, Ричардом Буном[45] по телевизору, и к тому моменту, как я ушел к себе, они уже валились с ног от усталости, но выглядели очень довольными – и я понял, что мне это нравится.

А потом что-то, что я не могу описать словами, стало меня беспокоить. Как будто я забыл что-то очень важное, но не знал, что. Я вышел на улицу и посмотрел на пальмы, качающиеся в жарком воздухе, и на мириады звезд, усеивающие небо. И пошел вперед.

Вокруг были разбросаны древние элеваторы и склады, оставшиеся еще с тех времен, когда здесь занимались экспортом хлопка. На некоторых из них горели прожектора. В воздухе висела соль и запахи креветок и крабьих клешней. Мужчина помогал своему другу двигаться вперед, поддерживая его за плечи.

Звук моих сапог по асфальту напоминал тиканье часов. По противоположному тротуару, в одном направлении со мной, какое-то время двигалась дымчато-серая кошка.

На скамейке у автобусной остановки бородатый старик пил из горлышка бутылки, которую держал в коричневом пакете, и плакал. Он сказал мне, что счастлив, потому что только сегодня откинулся из тюряги.

Когда я вернулся к себе в номер, стояла такая тишина, что было слышно, как тиканье часов отражается от стен комнаты. И этот негромкий звук сказал мне, что уже поздно, поздно, совсем поздно.

Время уходило. Я становился старым.