– Я ушел из призывного пункта и, сев на другой автобус, добрался до Бьюмонта, где и нашел это место. Настоящим его названием было «Робишо у Дельты». Я пошел туда и нашел этого мужика, о котором она говорила, Харпера, который оказался его хозяином. Мне пришлось его подождать. Выглядел он очень круто, но был очень дружелюбен, и друзей у него была масса. Я рассказал ему о своей матери, и он хорошо меня принял. Спросил меня, как у нее дела, и расстроился, когда я сказал, что она умерла. Он спросил, чего я хочу, и я объяснил, что ищу работу. Вот так я и начал. Сначала я работал у него в баре, а когда он решил, что я достаточно поумнел, то посадил меня на тотализатор.
– А прежде чем ты к нему пришел, с кем ты жил? – Рокки курила и одновременно ковыряла ноготь на ноге.
– С мистером и миссис Бейдл. Они управляли нашим домом.
– А мама твоя умерла?
– Задолго до этого. Заболела.
– Той же гадостью, что и у тебя?
– Не знаю. Может быть.
Я потушил сигарету и стал рассматривать полосу кровавого цвета, которая шла по плинтусу. Мэри-Энн не болела, по крайней мере, не моей болезнью. Когда мне было десять лет, люди рассказали, что на мосту на автостраде № 10 они пытались ее удержать, но она просто перелезла через заграждение. Они сказали, что пока Мэри-Энн падала, она не издала ни звука. Пара из них побежала к заграждениям и успела увидеть, как она падала, все пятьсот футов[39], а ее платье развевалось вокруг нее. Я часто представлял себе такое падение. Трудно пролететь такое расстояние и не издать ни звука.
– А кем был твой отец? – спросила Рокки.
– Он был классный. Морской пехотинец – воевал в Корее. Умер, но не в Корее. На нефтеочистительной башне. – Я передернул плечами. – Это было уже давно.
Только когда мне исполнилось двадцать лет, я понял, что Джон Кэди знал, что я не его сын. В нем было пять футов и семь дюймов росту[40], а я к пятнадцати годам вымахал до шести шутов трех дюймов[41], и волосы у меня были светлые, а не темные, как у него и Мэри-Энн, и подбородок у меня был другой, но он всегда настаивал, чтобы я называл его папой.
– А вот этот мужик, Робишо… Он ведь тебе понравился, а? Я вижу это по тому, как ты о нем говоришь.
– Думаю, ты права. Он был очень удивлен, когда увидел меня в первый раз.
– А почему?
Я закатил глаза и вздохнул. И дело было не в том, что я не хотел рассказать ей то, что не рассказывал никому на свете. Я начал стягивать сапоги.
– Понимаешь, – проворчал я, – он тоже был крупным мужиком, прямо как я. И был на меня очень похож. Просто одно лицо. Он был удивлен, что мы так похожи.
– Он был похож на тебя?
– Абсолютно.
Рокки задумалась, как будто не совсем поняла, что я сказал.
– Прикольно. А какой он был?
– Толковый. Люди его любили. У него был хороший бизнес с итальяшками на побережье и в Новом Орлеане, и с целой кучей байкеров в Арканзасе и Техасе.
– И что же с ним сталось?
– Его кто-то взорвал.
– Взорвал?
– Именно.
– Прости, Рой.
– Да ладно.
– Прости. – Рокки загасила сигарету, засунула ладони под попу и вытянула ноги. Мышцы на них натянулись, как электрические шнуры.
Я почесал колено и потрогал свое новое лицо с его дряблой кожей.
– Мне кажется, что я действительно здорово напортачила, – сказала девушка.
– Нет, ты не должна так думать.
С этими словами я встал и подошел к умывальнику. Попив воды, промыл глаза. В зеркале я увидел уже более или менее привычное лицо. Рокки через плечо взглянула на меня.
– А ты убивал кого-нибудь прежде, а, Рой? Кроме тех людей в доме?
Я вытер лицо и вернулся на свое место.
– Парочку.
– Ну, и что ты чувствуешь?
– Послушай, отвяжись от меня.
– Прости.
Разочарование в ее глазах было очевидным. Мой смертный приговор превращал мои привычки и прошлые дела в ничто. Даже манера поведения стала меняться. Например, я стал слишком много говорить.
– Я отношусь к этому как солдат, – объяснил я. – Те люди, которых я замочил, совсем не были невинными овечками. И они не так просто оказались в тех местах, в которых были. Я вот как на это смотрю: они сами создали ситуацию, и мне пришлось с этой ситуацией разбираться. Они сами напросились на это.
Рокки шмыгнула носом и стала дышать через рот. Она продолжала тянуть себя за большие пальцы ног.
– Я подумала, что здесь ты нас и оставишь.
Я ничего не ответил, но остался стоять в надежде, что она поймет, что ей пора уходить.
– Если ты этого хочешь, то скажи мне об этом, приятель. То есть я хочу сказать, что все пойму. В этом есть смысл. Даже принимая во внимание твою болезнь. Я хочу сказать, что сидеть с нами тебе нет никакого смысла. Я ведь не сумасшедшая, или что-то в этом роде.
– Ты найдешь работу. И будешь присматривать за Тиффани. И выиграешь в эту лотерею.