Остров пропавших душ

– Где ты теперь живешь? – интересуюсь я.

– В Остине.

– А чем ты там занимаешься?

– Графическим дизайном. Это связано с рекламой.

– Этому надо специально учиться?

– Конечно. Я закончила университет штата Техас.

– Ага, – говорю я и прячу улыбку. – А кто твои… с кем ты выросла? В какой семье?

– Мои родители удочерили меня через сестер ордена Святого Иосифа. Я выросла в Тайлере.

Тиффани долго смотрит на меня, слегка наклонив голову. Я замечаю кольцо на ее пальце, но не могу разглядеть, какое.

– Ты замужем?

– Пока нет. Собираюсь. – Она качает головой. – Я уже давно встречаюсь с одним парнем.

– Ты его любишь?

– Да. Люблю.

Тиффани поправляет прическу и отворачивается – этот жест напоминает мне Рокки. Я вижу ее так ясно, что мне приходится отвернуться. Когда я вновь гляжу на девушку, то понимаю, насколько она похожа на свою мать, и мое горло сводит судорога. У них одно и то же лицо, и я не могу этого вынести.

– Хорошо. – Я стараюсь избегать ее взгляда. – Хорошо, что ты любишь.

– Это он уговорил меня на… это. Практически заставил. Чтобы я узнала правду.

– А чем он занимается?

– Он… простите меня. – Я вижу, что Тиффани начинает нервничать от моих вопросов. Она не может понять, как соотнести эту комнату, ее ограниченное пространство и рентгеновские снимки на кушетке. Ее пальцы поднимаются к губам, и она оглядывается, как будто в комнате есть кто-то третий. – Не могли бы вы… Я думаю… понимаете, я действительно должна выяснить для себя кое-что. – Она смотрит на меня глазами Рокки, светящимися, как глаза святой.

– Я все понимаю. Ты права. – Я приближаюсь к кушетке и протягиваю ей руку. – Что же тебе известно?

– Я вроде бы помню свою сестру. Немного. Помню, как мы ходили на пляж. Но… – Слова застревают у нее в горле от волнения. – Но в один прекрасный день она меня бросила. – Ее губы затряслись, как только она это произнесла.

– Нет, нет, – успокаиваю ее я, – все было не так.

– Тогда что же случилось?

– Мы собирались вернуться за тобой в тот же вечер. Просто в тот вечер мы поехали пообедать.

– А потом вы оказались в Новом Орлеане? В тюрьме?

– Да. Все верно. – Я поворачиваю руки ладонями вверх и смотрю на них. – Я разбился. В автокатастрофе. А к тому времени уже был выписан ордер на мой арест.

– Но… я не понимаю. Что произошло после того, как вы уехали от меня?

Я не поднимаю голову и наблюдаю за тем, как пальцы Тиффани чешут за ухом Сэйдж. Девушка на секунду отворачивается, но затем вновь быстро поворачивается ко мне.

– Вы хорошо ее знали? Мою сестру? – Голос ее спотыкается на последних двух словах.

– Думаю, что да. – Я изучаю оттенок волос Тиффани – он напоминает высохшую прерию в летний зной – и ее высокие скулы и широко открытые глаза. – А какой рекламой ты занимаешься?

– Простите?.. Я… я разрабатываю веб-страницы в Интернете, логотипы компаний. Всякое такое.

– Я бывал в Остине. Правда, давно это было. «Бартон Спрингс»[71] все еще на месте?

– Да. Простите, вы что-то говорили об аварии.

– Музыка в Остине тоже ничего себе. Тебе нравится хорошая музыка?

Девушка наклоняет голову набок и смотрит мне прямо в лицо. Мне так больно видеть ее, что я радуюсь, когда слышу свисток закипевшего чайника и возвращаюсь на свою кухоньку. Грудь у меня болит. Руки, которыми я держу чайник, дрожат, и капли кипятка падают на плиту.

– Послушайте, – слышу я ее голос из соседней комнаты, – мне просто необходимо знать… – Тиффани кашляет, пытаясь подавить эмоции.

Я наливаю воду в две кружки с пакетиками «Липтона» и жду, пока они заварятся.

– А у тебя есть еще братья или сестры? – спрашиваю я. – Ну, в той семье, в которой ты выросла?

Она такая молодая и настоящая, что говорю я с большими паузами.

Ее рот приоткрывается от нетерпения.

– У меня есть младший брат, – отвечает она. – Он тоже приемный.

– И как его зовут?

Тиффани поднимает руку ко лбу и рот ее напрягается.

– Простите… но почему вы мне не отвечаете? Пожалуйста. Я ничего не понимаю.

Молчать больше невозможно, и я понимаю, что не смогу утаить от нее ее историю.

Если я расскажу ей всю правду, то, может быть, хоть это освободит меня от моих обязательств. Может быть, если я сообщу правду тому, для кого она предназначена, то эти замерзшие звезды у меня в груди наконец растают?

И тут я понимаю, что не буду врать ей. Я расскажу ей все: про Рокки, про ее отца, про дом Зинкевича, про людей из Нового Орлеана и про то, что они сделали.

И в этот момент я пугаюсь за нее. И думаю: не волнуйся, детка, скоро эта пустота в твоем сердце заполнится, но тебе надо будет собрать все свое мужество, чтобы выслушать правду. Услышать о тех временах, которых ты не помнишь. Но которые, тем не менее, оставили в твоей душе таинственные шрамы.

– Хорошо, – говорю я и вытираю рот. – Хотя это и малоприятно.

– Что именно? – спрашивает Тиффани, и под ее сердитой гримасой становятся заметны слезы, которые она в отчаянии пытается сдержать.

Я сбрасываю снимки на пол и сажусь рядом с девушкой.