Остров Рай

Борис услышал, как загудела дружина — точь-в-точь пчёлы, почуяв медведя у борти, — и кивнул Давыду Путятичу: уводи гридней. Волх ждал. Когда последний человек скрылся за воротами, он достал из кармана синюю ленту. Князь бесстрашно подставил лицо. Сперва ему показалось, что он потеряет зрение — прикосновение ткани было острым, болезненным. Волх сильно взял князя за руку и повёл — как ребёнка или слепца. «Так должно быть, водили князя Василька, ослеплённого братьями» — подумалось вдруг Борису. На какое-то время он сосредоточился на простых мелочах — как идти, как поставить ногу, что на дороге — корень, грязь, камень. Ощущения обострились — он чувствовал каждую шишку, ветку, неровность почвы, еловую лапу у плеча, мягкий листок берёзы, коснувшийся щеки, хлопанье птичьих крыльев над головой. Тёплый, яблочный ветер коснулся его лица. Из-под ног порскнула зазевавшаяся лягушка. Запищала мелкая птаха в кустах. Кто-то грузный заворочался в чаще леса. Засмеялся серебряный малый ручей. Заблестели первые звёзды на чистом небе… Князь почувствовал, что видит сквозь тонкую ткань, видит даже яснее, чем днём при свете. Они были в берёзовой роще, стволы светились, землю словно покрыло жемчугом… да нет же, это стайки подснежников рассыпались по траве. А над цветами, не касаясь босыми ногами земли, кружили девушки в белых летниках и рубахах, вели неспешно свой хоровод. Князь видел, как шевелятся губы берегинь, как собирается песня:

…Ай, лёли-лели,
Гуси летели,
За море сине
Весну уносили.
Ай, лели-лёли,
Волки на воле
Пастуха рвали,
Овец воровали.
Ай, лёли-лели,
Девицы пели,
Кругом ходили,
Весну проводили…

— Смотри князь, — громыхнул голос Волха, — смотри, когда ещё такое узришь.

У берега Сальницы в карауле стояли тени — молодой гридень в порубленном шлеме и пробитой кольчуге, старик с топором и юная женщина с вилами. Они беззвучно поклонились Борису, не сходя с места. Не долго думая, князь ответил им поклоном.

— Это бродяники, князь. Давно, ещё до варягов они здесь живьём жили. Пришли булгары, пожгли деревню, весь род побили. Почитай все мёртвые в ирий поднялись, а эти слишком ненавидели, когда гибли. Вот и остались сторожами. Если враг к Ладыжину приступит — они его заводить будут в трясины и реки на пути разливать… Ты смотри, смотри.

Подле Бурлячей болотины князь едва удержался от смеха — пожилая, плешивая лешачиха вывела на прогулку махоньких, шустреньких лешачат — кто на ежонка похож, кто на лисёнка, кто на щенка. Бойкие бесенята носились друг за дружкой по кочкам, кувыркались на мху, брызгались мутной водой из лужи, дрались из-за прошлогодних брусничин и листиков заячьей капусты и мирились умилительно вытянув рыльца навстречу друг другу. Мать — или бабка — похрапывала на пригорке, изредка отвешивала затрещину чересчур расшумевшимся отпрыскам, или гладила по голове отчаянно ревущего лешачонка, утирала ему слёзы и сопли… Мелкая мошка залетела Борису в ноздрю, он чихнул — и сей же миг ни следа лешачьей семейки не осталось на кочках.

На другом берегу реки, там, где сосны стоят обвитые сочным хмелем до самых крон, к ним навстречу вышли косули. Просто звери — доверчивые, живые, подставляющие спинки и шеи, осторожно снимающие губами подсоленный хлеб с ладони. Князь гладил тёплые уши, покатые лбы, дивился на нежные, почти девичьи глаза с загнутыми ресницами. Косуля — добыча, вкусное мясо, он помнил. Но сейчас ему показалось, что он больше не сможет травить собаками это лесное чудо, всаживать нож в беззащитную грудь, думать — а вдруг именно этот зверь брал хлеб у меня с руки?

Хмурый взгляд неприятно-жёлтых светящихся глаз едва не напугал князя. Кто-то большой, злобный поселился посреди бурелома и ворчал там, косился на прохожих недобро, хрустел, разгрызая кости, чем-то противно чмокал. Волх цыкнул туда, погрозил кулаком:

— Упырь проснулся. Голодный весной, а сил чтобы крупную дичь завалить — нет. Вон, заволок себе падаль какую-то и жуёт помаленьку. Был бы ты тут один, князь, мог бы и не вернуться в свой Ладыжин.

У протоки, там где крутой берег Сальницы бросал в речку длинную песчаную косу, в воде резвилась целая толпа водяниц — острогрудых, пригожих, сладеньких. Они мыли друг другу длинные волосы, плели венки из первых жёлтых лилий, плавали вперегонки или просто качались в волнах, улыбаясь звёздам. Чужие люди сперва всполошили их — красавицы с визгом бросились прятаться кто в воду, кто в заросли камыша. Но потом водяницы осмелели, стали выглядывать из укрытий, строить глазки и нежными голосами зазывать гостей искупаться и поласкаться.

— Хочешь к ним? — насмешливо спросил Волх, — Пошли… окунёмся. При мне не обидят, не защекочут.

Красный как рак, Борис отрицательно помотал головой.

— И правильно, — согласился Волх, — они только с виду красивые. А сами холодные как лягушки и радости никакой.