Остров Русь

— Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? — очень правдоподобно оскорбился Емеля. — Не убег я, а о подвиге вашем князю сообщить поспешил. А трофеи захватил, как вещественное доказательство.

— Ну, не так, зятек, все было, положим, — тихонько сказал ему князь. А во всеуслышание продолжил: — Ты, Иван, говори, говори, да не заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!

— Зятем?! — обрадовался Иван. — Добился, значит, своего! Выходит, князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?

— За тебя? — презрительно фыркнул Владимир, словно такого разговора никогда и не было. — Ну, ты, Иван, загнул! Ты, спору нет, герой, конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она б у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!

Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка окончательно разрядилась. Богатыри сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих дворовые сейчас же из гридней вывели, уселись за стол подле князя и присоединились к общему веселью.

Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать деву Забаву Путятишну. Думал, князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.

А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост — «за прелестных дам» — произносит... Вот, невесть откуда взявшийся, боян Лапкин славу трем богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно: «Да, прав ты, Илюша, собака я!» А тот в ответ: «Да ведь и сам я, князь, собака!..» И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажановой, закусывая...

Тут было выполз Иван-дурак из-за стола — к Марье-искуснице потянуло, да остановил его князь гневным окриком:

— Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не сладко тебе мое кушанье?

— Сладко, княже, — принялся оправдываться Иван, — да дел по горло...

— Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка сюда!

Приблизился Иван к князю опасливо.

— А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою головушку, — протянул князь ему богатырский головной убор.

Одел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву трехпудовую выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака звездочки.

— Будь же богатырем княжеским отныне! — воскликнул Владимир. Иван, ошеломленный, под гогот сотоварищей, шатаясь, двинулся к выходу. Не понял еще счастья своего богатырского.

И лишь снаружи, на воздухе, опомнился: «Богатырь! Я — богатырь! Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!..» И с мыслею этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания.

— Маша! Маша! Богатырь я! — закричал он с порога.

Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искусница из светелки своей выплыла:

— Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты был мне еще в добрых молодцах, а теперь — просто словом не вымолвишь. — И раскрыла девичьи объятия.

Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся и рухнул, до объятий не дойдя.

— Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! — воскликнула Марья, склонясь перед ним и принюхиваясь.

— Во хмелю, — покаялся Иван-дурак.

— А скажи-ка мне честно, Иванушка, — продолжала она подозрительно, — в ванне долго сидеть ты не любишь ли?

— Вот этого за мной, ей богу, не водится! — обрадовался Иван. — Я совсем в этом толку не ведаю: в детстве сажа мне в кожу так въелася, что отмыть все равно не сумею я!

— Слава богу, а то испугалась я, — вновь расцвела Марья, — а что черненький, даже мне нравится.

Сказав сие, наклонилась Марья пониже, тут и облобызал Иван ее в губы жаркие.

Вдруг взгрустнула Марья:

— Вот и с Черномором у меня все так же хорошо начиналось...

— Эх, Маша, нам ли быть в печали! — воскликнул Иван, поднимаясь: — Я теперь — богатырь, ты — вдова богатырская! Был бы жив Черномор, он бы за тебя порадовался!

Он уселся на табурет, а Марья, хоть и усомнилась в верности последних слов его, но промолчала благоразумно, достала из кармана пригоршню семечек и принялись они их лузгать, друг другу в глаза заглядывая, улыбаясь и жмурясь от удовольствия.

Засим и оставим их.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СЕРЕЖКИ ВАСИЛИСЫ

Глава первая, где Иванов авторитет растет неописуемо

Много воды утекло с тех пор, как Ивана в богатыри посвятили... Хотя, не так уж и много, вообще-то. Всего три дня прошло. Думал наш герой, счастью его конца не будет: днем он на службу богатырскую ходит — в караул аль в патруль, вечером его Марья ласковая ждет — борщом кормит, пельменями, бататами да грибочками солеными.

А надобно отметить, что Марья ко дворцу княжескому близка была. С какого боку, Иван не ведал: от вопросов его уклонялась она искусно.

И вот, на третий вечер столь идиллического их существования таковы слова Марьюшка сказывала:

— Ваня. Дело к тебе есть секретное. Государственной, стало быть, важности.

— Да я завсегда, партизанка ты моя, — потянулся к ней Иван.