Наверное, решил, что если священное животное к нам хорошо отнесется, то это произведет благотворное впечатление. Кошка навострила уши, подумала и робко пошла к нам. Но Улик схватил дротик и без лишних разговоров поддал им кошке под зад. Та мяукнула, обиженная в лучших чувствах, и убежала.
«Бедный, — подумал я об Улике. — Умом тронулся от радости. Сейчас его сварят в кипящем масле».
Но придворные одобрительно захохотали. И я сообразил: эти египтяне такие древние, что кошки у них еще не стали священными животными.
И тут раздался барабанный бой. Какой-то мужичок с окладистой бородкой выскочил на середину зала и сказал:
— Приветствуем дружными аплодисментами и падением на пол появление земного воплощения Гора, владыки Нижнего, Верхнего и прочего Египта, четырехкратного победителя в гонках на боевых колесницах, автора «Малой молитвы владыке Земли» и трактата «Об укушении крокодилом и последующем исцелении» — великого фараона Неменхотепа IV!
Все попадали на пол, и я понял, почему во дворце было так чисто. Нас со Стасом тоже заставили улечься.
Прошла пара минут, и по звуку шагов мы догадались, что появился фараон. Лежащие придворные начали громко аплодировать. Мы со Стасом не сговариваясь присоединились к аплодисментам. В нашем положении особенно важничать не стоило…
Но вот овации отгремели, и нам позволили подняться. Мы глянули на пустой ранее трон… и обомлели. Важно рассевшись на нем, закинув ногу за ногу, нацепив на голову сразу две короны, на нас смотрел старый знакомый — фараон из музея! Только сейчас он был живым и, наверное, поэтому не казался таким злым.
С перепугу меня посетило вдохновение: я понял, что наш рейтинг слуг Осириса поднимет длинное и складное заклинание на неизвестном фараону языке.
— Пой! — сказал я Стасу.
— Что? — не понял он.
— Что угодно, но по-русски!
Стас очумело глянул на меня, но послушно набрал полную грудь воздуха и запел шлягер сезона, песню «Осень» Шевчука:
Писклявый голосок Стаса, тянущий непривычный для египтян мотив, произвел действительно сильное впечатление. Фараон вдруг закашлялся, прижимая ко рту рукав, Ергей с Уликом закрыли глаза и стали легонько помахивать в воздухе копьями, а Доршан выхватил короткий бронзовый меч и угрожающе поднял его в воздух. Не давая египтянам опомниться, я запел на их родном языке самый умиротворяющий кусок из «Воскресения Осириса»:
— Хватит, — прервал меня фараон, — все довольны. Верю. Пусть твой брат прекратит пищать. Лучше расскажите мне свою историю.
Да, с суевериями у египтян тяжко… Зато фараон казался миролюбивым. Пока Стас прекращал петь (он это сразу делать не умеет, а затихает, как проигрыватель, выдернутый из розетки), фараон еще раз закашлялся. И когда он отнял рукав ото рта, я увидел темное пятно. Туберкулез, догадался я, чахотка.
Немного успокоившись, я рассказал фараону всю правду. О том, что мы с братом — слуги Осириса, похищенные им далеко на севере сто лет назад. И о том, как Осирис решил искупаться в Ниле и взял нас с собой, чтобы мы несли его сандалии (Доршан, гордящийся своей честью подпирать сандалии фараона, побелел от зависти). И вот сейчас нас взяли в плен глупые солдаты, а всеблагой Осирис стоит среди крокодилов в грязной воде и ждет свою обувь. Так что нас нужно поскорее отпустить.
— А где сандалии-то Осирисовы? — поинтересовался фараон хитро. — Хоть взглянуть бы одним глазком…
— Мы их выронили, когда стражники напали, — вмешался в разговор Стас. — А они сразу стали невидимыми. Так и лежат на берегу.
Ой, зря это Стас начал мистику примешивать! Мой деловитый рассказ о купании Осириса фараона как-то развеселил, а тут он снова помрачнел.
— Что посоветуют мне придворные? — поинтересовался фараон. — Что с этими врунами делать?
Придворные переглянулись. Наконец один вышел вперед:
— О всеблагой фараон, стопами попирающий земную твердь, головою окунающийся в небесную реку, я, как ты помнишь, Ашири{32}, твой советник от Севера. Наши предки говорили: не клади всех детей в одну лодку. Это мудрая мысль, она означает: предусматривай любые неожиданности. Даже если белые чужеземцы не слуги Осириса, следует отнестись к ним с почтением и отпустить. На всякий случай.
Мне очень понравились слова Ашири, я едва не зааплодировал. Но тут вперед вышел другой советник и сказал: