Остров Сердце

Сергей был в майке, мокрой во всю широкую спину, и загар имел традиционный для этих мест: все, что не прикрывала майка, было золотисто-шоколадного цвета, но когда Сергей вскидывал в замахе руки, было видно, что подмышками и под майкой кожа у него молочно-белая.

– Что скажешь? – мрачно спросил он, увидев Каленина.

– Поговорить надо! – ответил тот.

– Надо! – согласился Сергей и отложил колун. – Пошли в дом. Там прохладно.

Сели за стол. Сергей толкнул навстречу Каленину стакан с квасом, а сам приложился напрямую к банке.

– Что у тебя с Веркой? – утерев губы ладонью, спросил он.

– Ничего! – твердо ответил Каленин.

– Я так и думал! – Шебекин протянул руку и примирительно произнес: – Давай знакомиться!

– А заявление? – спросил Каленин, пожимая крепкую ладонь.

– Чего – заявление?

– Говорят, кто-то обратился в милицию, будто я… – Каленин неожиданно для себя самого смутился, – дочь вашу к сожительству принуждал!…Мне вон Коровин и перспективу нарисовал: пять лет, говорит, за развратные действия…

– Не знаю ничего про заявление! – сверкнул глазами Шебекин. – А Коровин мне – тот еще друг! Год через него отсидел! И давай на "ты"!

– Давай! Верка, она все придумала, историю эту. Что я ее на конкурс готовил, что в Лондон вместе летим. Выставила меня в дурацком свете.

– Но ты ж, говорят, особо и не отпирался?

– Да я не понял поначалу ничего! Смотрю, хочет она, чтобы я ей подыграл. Вот и доигрались!

– Артистка, эт-точно! – вздохнул Шебекин. – По жизни артистка! Она и не такое удумает. В мать пошла! Та фантазии всякие придумывала, через которые и разлад меж нами! И эта соплюшка туда же!… Не бери в голову!

– Да я что, только вон какая волна по деревне пошла. Вера-то мне все рассказала, только потом. И смех, и грех! Может, по-отцовски ее вразумить?

– Я уже вразумлял одну! – Шебекин снова помрачнел. – А что, Коровин так и сказал: мол, я заявление подал?

– Не про тебя конкретно! Говорит – граждане жалуются.

– Врет, стервец! Все врет! Сам же и придумал, про заявление! Нервы мотает да власть свою демонстрирует!

– Он еще много чего сказал! Все, говорит, про меня знает. Как будто не спит, не ест, за мной следит, всю жизнь мою выведывает и в коробочку по кусочку складывает.

Каленин вдруг поймал себя на мысли, что начинает строить фразы так, как говорят его собеседники. Вот, к примеру, произнес "выведывают" и тут же подумал, что раньше никогда это слово не применял, а тут выскочило откуда-то. К тому же он с удивлением услышал за собой, что распевает концы слов и жестко произносит шипящие.

– А человек он такой поганый! – сказал Шебекин. – Его зависть гложет. Зависть – она его по жизни и тащит. Сороковник уже, а все старлей! В звании не вышел, так через другое отличиться хочет. Он через зависть и чемпионом района по карате стал!

– По карате? – с удивление переспросил Каленин, вспоминая как тряс чемпиона за грудки.

– Ну!… После того, как я его помял… Они, что ростом не вышли, почти все злые. Возьми хоть Наполеона, хоть Сталина… Да хоть кого возьми… Исключения бывают, но Тимка – этот, гад, самый завистливый! Он и меня из зависти посадил. По молодости за Тонькой бегал, а она ему отлуп дала. А мне через это жизнь поломал. А на Верку ты, Беркас, зла не держи! Шебутная она, конечно. Мечется, ищет себя. Стихи вон пишет!

Шебекин, не вставая, вытянул с этажерки толстую общую тетрадь. Каленин взял ее, открыл наугад и прочел:

Устала я… Душа устала тож.
Устала так, что вышла вон из тела
и, выходя, судьбу мою задела
и возвратилась…
Вслед за нею дрожь
в меня вошла и тело оживила…
И места я себе не находила,
не зная, правда это или ложь,
про то, что и душа устала тож,
устала так, что вышла вон из тела,
и не вернулась…
Вот какое дело:
мне в сердце вколотили острый нож!
Устала я! Душа устала тож…

Сергей озабоченно смотрел на гостя, пытаясь понять его мысли. Беркас был явно озадачен…

– И давно это она? – спросил Каленин.

– Что?

– Стихи.

– Да как писать научилась, так и пишет…Что, совсем негодящие?

– Да нет, почему, – Каленин замялся, подбирая слова. – Она ж, как ты говоришь, себя ищет. Формы всякие поэтические пробует. Мрачновато, конечно, декаданс…

– Да… – неопределенно согласился Шебекин. – Дурь, точно! Это что ж за мозги такие у девки?!…Ты вот что! – обратился он к Беркасу после паузы. – Ты с Коровиным не связывайся. Не трожь, как говорится, оно и не воняет. А дурехе этой скажу, чтоб сама нынче заявление в милицию отнесла, мол, никаких претензий к тебе у нее нету! А что наговорила – по глупости, мол.

– Так если на меня официальной жалобы нет, может, и ей ничего не писать?