Остров Сердце

"Ну, и зачем этот дурацкий спектакль? – с раздражением спросил себя Беркас, разглядывая в щель Расула, который присел на корточки и смотрел куда-то в сторону. – Дразнишь парня, а бежать-то все равно некуда…"

Каленин вздохнул и собрался выходить, как вдруг его взгляд упал на пол. Одна из досок стенки отошла, и в том месте, где она должна была примыкать к полу, была видна трава и часть какого-то темного, матово поблескивающего предмета. Каленин с трудом протиснул ладонь вдоль стены и двумя пальцами вытащил мобильный телефон, который утром оставил здесь следователь прокуратуры Полубарьев.

Прижав телефон к груди, Беркас еще раз осторожно глянул сквозь дверную щель и обнаружил Расула в той же расслабленной позе. Тогда он, промахиваясь по мелким клавишам, лихорадочно набрал эсэмэску: "У меня есть связь" и отправил ее на номер Гирина, который отлично помнил еще со времен их многочасового общения в кабинете на Лубянке. Потом быстро сунул телефон между щиколоткой и верхней кромкой кроссовки, прикрыл его брючиной и решительно вышел.

– Я готов! – обратился он к Расулу.

Тот неожиданно рассмеялся и кивнул:

– Пошли, раз готов!

Информационная игра начинается

Кротов не выходил из кабинета уже сутки и от усталости находился на грани нервного срыва. Он чувствовал, что теряет время. План информационной игры с террористами в его голове давно существовал. Имелся и талантливый исполнитель замысла. Но очень далеко от Москвы…

Сразу после совещания в Ново-Огорево он дал поручение найти Андрея Дробенко. – Да, того самого! – раздраженно подтвердил Кротов своему помощнику. – Он вышел уже?

– Нет, Мирослав Георгиевич! Сидит!

Кротов присвистнул:

– Срочно договаривайся, как хочешь, с ГУИНом, но притащи мне его прямо в Останкино…

…Андрея Дробенко даже коллеги по журналистскому цеху, кто за глаза, а кто и в лицо, называли "медиаподонком". На прозвище он не обижался – по слухам, сам же его и придумал. Дробенко обладал откровенно отталкивающей внешностью и совершенно осознанно подчеркивал это, к примеру, никогда не мыл перед эфиром редкие жирные волосы, сосульками свисавшие на скошенный лоб. У него был отвратительный по тембру визгливый голос, и когда он говорил, то отчаянно брызгал слюной. Его манера вести себя на экране была чем-то средним между ужимками французского комика Луи де Фюнеса и развязностью пьяного сантехника, вымогающего у клиента деньги. При этом он писал блистательные тексты, которые сам же и произносил.

Его появления на экране ждала вся страна.

Одни делали это из мазохистских соображений, и в назначенный час включали телевизор для того, чтобы еще раз укрепиться в ненависти к "подонку". По окончании передачи они ожидаемо впадали в ярость и метались по квартире с воплями: "Какая тварь! Куда власть смотрит?!"

Другие надеялись услышать нечто новое, интересное – хотя обязательно злое. Злое до беспощадности.

А прочие просто любовались талантливым артистом.

Дробенко никого не щадил. Он говорил непозволительные вещи и произносил почти нецензурные слова, когда ему нужно было превратить в дерьмо очередного героя своих язвительных программ.

Он выкатывал из орбит пустые рыбьи глаза и говорил, к примеру:

"Кстати, о министре здравоохранения, об этом продукте врачебной ошибки, случившейся ровно сорок два года назад, ибо нашему герою ровно столько… Найти бы ту акушерку и объяснить ей, что ее милосердие выходит теперь боком всем нам – могла бы и не оживлять уснувший мозг младенца, а то теперь это травмированное серое вещество выдает такую продукцию, что рыдает вся страна и прилегающие к ней окрестности… Так вот, наш доблестный министр на днях напряг остатки серого вещества и прослабился следующими словами…"

…Время, которое понадобилось взмыленным помощникам Кротова, чтобы вытащить Дробенко с зоны и доставить из Перми в Москву, они посчитали рекордно коротким и по-настоящему обиделись, когда шеф устроил им разнос, заявив, что Дробенко уже давно должен быть в эфире.

Тот с традиционной нагловатой ухмылкой слушал эту перепалку, развалившись в кресле напротив Кротова. Он бесцеремонно взял со стола дорогие сигареты, закурил, не спросив разрешения, а потом демонстративно сунул всю пачку себе в карман.

Кротов жестом попросил помощников оставить их с Дробенко вдвоем, вынул из портфеля новую пачку и закурил.

– Условно-досрочное хочу, – бесцеремонно начал Дробенко. – А то еще год мотать… Я же того малого не нарочно задавил. Пьяный был…

– Не спрашиваете, зачем вытащили?

– А что спрашивать?! Я еле успел штаны натянуть, как уже в Москву летел. Значит, просьба у вас серьезная!…Так что насчет УДО?

– Сделаем, если справитесь! Значит, расклад такой…

Кротов изложил свой сценарий, но ему показалось, что Дробенко слушал его вполуха, и поэтому он уточнил:

– Все понятно, Андрей Михайлович?

– А что тут непонятного?… Кстати, зачем так официально? Вот Ельцин, к примеру, называл меня душевно "Андрей-Соловей" – за мои телевизионные трели. Вы тоже можете, если хотите…

– Я подумаю! – огрызнулся Кротов. – Итак…