Остров Ша

Но бестолковый лейтенант Эф не проникся прелестью повествования, сутулился, безразлично посмотрел на мохнатые звёзды адмиральских погон, которые, по сути, ему протягивали из волшебного иллюминатора, и свернул бескрайние горизонты, развёрнутые перед ним, в тонкую трубочку:

– Я, товарищ комбриг, хочу на торпедной базе служить!

Начальник замер, как обугленный дуб, в который только что шарахнула молния. И было, признаться, от чего!

Представьте юную балерину, принятую на службу в Большой театр, которой директор, с дрожанием голоса, рассказывает о волшебном мире искусства, о партии Кармен, которую ( может быть, когда-нибудь, если повезёт) она исполнит на гастролях в Лондоне или Риме.

И тут, это небесное создание на тоненьких ножках заявляет, что вышеупомянутая Кармен ей абсолютно «по барабану», и желает она торговать пивом в театральном буфете!

– Езус, Мария!– горестно воскликнул бы капитан второго ранга, имей он склонность к иностранным языкам.

Но на его лице угадывалась безупречная, с точки зрения победившего пролетариата, родословная, и он не искал ответов в латыни.

Командир бригады разнородных сил свернул из своего кулака приличных размеров кукиш и выставил его на обозрение лейтенанту Эф:

– Вот, тебе торпедная база!

Романтические флюиды океанских странствий издохли в каюте комбрига на плавказарме, и заключительная часть воспитательной беседы ссохлась, как вяленая вобла.

– Вы назначены на мпк «Махов». Корабль стоит в заводе, уже год. Ремонт скоро заканчивается. Завтра отправляйтесь на корабль. Командир сейчас на корабле есть, но мы его скоро с «Махова» заберём, а то он там уже опух от…

От чего мог опухнуть командир малого противолодочного корабля за год ремонта на заводе, так и осталось загадкой. Последняя фраза была явно предназначена не для лейтенантских ушей, и комбриг её оборвал. Затем он порылся в кладовых своей памяти и извлёк слова, более подходящие моменту:

–Без раскачки включайся в работу. С первого дня!

Но потом командир бригады вспомнил про жирный, чёрный крест, который лейтенант Эф, пару минут назад, нарисовал на своей карьере, и с какой-то странной паузой добавил:

– На корабле из офицеров ещё есть механик… Зобнин.

Начальник политического отдела, присутствующий на установочной беседе с лейтенантом , встрепенулся при этой фамилии, хотя при упоминании мирового империализма, он сохранял невозмутимость.

Баритон главного островного политрука окрасился в драматические тона:

– Какая злая шутка судьбы! Подумать только, у Зобнина такое же имя-отчество, как и у человека, развернувшего в стране антиалкогольную компанию: Михаил Сергеевич!

И комиссар жестом пригласил всех полюбоваться портретом, на котором счастливо улыбался Генеральный секретарь партии.

Наверное, державный кормчий был доволен тем, как удачно заретушировали родимое пятно на его лысине, потому что с другими поводами для радости в стране был явный дефицит. А скорбь в голосе начпо, была вызвана непониманием между полными тёзками.

Кремлёвский Михаил Сергеевич считал, что для окончания строительства «социализма с человеческим лицом», достаточно убрать с прилавков магазинов алкоголь.

А Михаил Сергеевич с острова Ша выражал сомнения относительно разумности этого эксперимента, и уж точно, не желал в нём участвовать.

Глава 4.Несостоявшаяся поездка Горького в Чили.

Когда, наконец, вы примостите свой чемоданище на причал, и, в ожидании катера с острова Ша, и сможете неспешно окинуть взором окрестности, то посёлок Видяево дохнёт на вас тоской захолустья.

Это если накануне, в Питере или Москве, вы всей роднёй пытались застегнуть крышку этой фамильной «мечты оккупанта», затем в Мурманске, с трудом, втиснули громоздкий чемодан в междугородний автобус, и только потом, долго волокли его, по улочкам города Полярного, которые всегда почему-то уползают в гору.

Но если , следующим утром, по воле судьбы и начальства, вы потащили свои манатки в обратном направлении, то ваши урбанистические капризы останутся на острове Ша. И Видяево, прославленное героизмом советских подводников, покажется уютным, симпатичным городком. А Мурманск, с его троллейбусами и гостиницей «Арктика», оглушит своей роскошью, как всякий мировой сити.

И Костя сделал крюк, длинной в полдня, чтобы ещё раз взглянуть на крупнейший за Полярным кругом город мира, в котором, к тому же, жил Горький.

Как и в случае с пролетарским писателем, это прилагательное опять выступило псевдонимом. Прозвище прилипло к Игорьку Горькушину в самом сопливом возрасте, и, как сами видите, иначе быть не могло, при наличии у пацана такой фамилии и всенародной известности писателя М.Горького.

Откровенно говоря, эта игра фамилий началась давно, и ещё предков Горькушина друзья и родственники звали Горькими. А один из предков Игорька: отец, был родным братом мамы Кости. Соответственно, Горький, который без литеры «М» перед псевдонимом, доводился Эф двоюродным братом.