Остров сокровищ

Катер отчалил, и, разгоняя носом волны, урча мотором, пошел к берегу. Вода была настолько спокойная, что волна докатилась от катера до берега совершенно неизменной. Человек в арафатке вместе со своим товарищем скрылись в рубке.

Солнце садилось. Туман сгущался. Темнело быстро. Я понял, что если хочу найти катамаран сегодня, то должен поторопиться. У меня в рюкзаке был фонарь, но в такой кромешной тьме его свет будет приглашением для всех.

Красная скала находилась одновременно и близко, и далеко. С одной стороны, до нее было всего метров триста. А, с другой, на этих трех сотнях метров не было ни единого деревца, ни единого укрытия. Лишь кусты по колено. И песок. Светлый, почти белый. Я в своем камуфляже буде на нем, как бельмо на глазу. Так что я снова пополз.

Была уже почти ночь, когда я коснулся скалы. Под ней находилась ложбинка, поросшая мхом, скрытая от глаз зарослями со стороны острова, и песчаными дюнами со стороны моря. И в ней я увидел катамаран. Если это можно так назвать!

Из всех самоделок он был самым самодельным… женщины! Впрочем, если бы девушка, которая умеет водить самолет и вертолет, которая пересекла пешком половину Намибии, которая прожила полтора года на необитаемом острове, при этом выжила и не сильно тронулась головой, еще оказалась бы судостроителем — я бы начал борщи варить.

Катамаран представлял собой два поплавка от гидроплана, соединенных между собой бамбуковыми шестами, переплетенных лианами. Поскольку поплавки были достаточно громоздкими, то, дабы сохранить равновесие, пришлось разнести их на довольно большое расстояние. Вместо сиденья лежал кусок крыла, все от того же самолета. Алюминиевого крыла безо всяких поручней, ограничителей, или даже намека на них! Стоит ему намокнуть, и даже полном штиле удержаться на нем будет непросто. Чего уж говорить про легкий бриз? Завершали картину два весла, сделанных, как это несложно догадаться, из бамбука и снова частей самолета. Да уж, «Дональду Куку» этот крейсер проиграет и не начав бой… сказать, что я был разочарован — значит не сказать ничего.

По-хорошему было бы вернуться в крепость, признав свое поражение. Но мне пришло в голову, что Макс, и тот, второй, в арафатке, оставшись без контроля, и находясь в относительной безопасности, занимаются тем, чем обычно занимаются бандиты в свободное от грабежей и убийств время, а именно — бухают. Стало быть, я смогу без труда их обезвредить и угнать «Скифа». Нет, я не тешил себя фантазиями, что мне удастся запустить турбины, вывести корабль в нейтральные воды и вызвать помощь. Мой план был убийственно прост. Даже самоубийственно. Я задумал поднять якорь и предоставить судно отливу. А уже там… а там решать по ситуации.

Да и ночь для выполнения моего замысла выдалась на редкость удачной. Густой туман заволок все небо, превращая воздух в кисель, в котором мало что видно. Выжидая, когда окончательно стемнеет, я вскрыл банку перловой каши, достал пару сухарей, и основательно подкрепился. Наконец, когда тьма стала окончательной, я ухватился за буксировочный трос, и потащил катамаран к морю.

Он, зараза, оказался нифига не легким! Чертыхаясь, обливаясь потом, я дотащил его до пляжа. В темноте выделялись всего два огонька — костер в лагере бандитов, высотой метров в десять, и зарево сигнальных огней «Скифа» в тумане. Но самое сложно было впереди. Отлив гнал воду от берега, и я еще долго брел по колено утопая в мокром песке.

23. Безрассудство

Катамаран, как я и подозревал ранее, обладал посредственными ходовыми характеристиками. Капитан Смольный неоднократно поправлял меня, когда я говорил «плавать», замечая, что плавает — говно, а моряки — ходят. Так вот чудо инженерной мысли летчицы именно плыло. Причем совершенно не туда, куда хотел я. А туда, куда хотел он, и абсолютно непредсказуемо. Видимо, сказывался женский характер.

Не будь отлива, я бы вообще не достиг корабля. Но, на счастье, течение подхватило катамаран, и понесло его прямиком к «Скифу».

Сторожевик вначале вырос в тумане черным пятном, еще чернее, чем все окружающая его ночь. Потом я различил очертания корпуса, а через мгновение громада корабля нависла надо мной. Я еще успел схватиться за якорную цепь.

Она была натянута, как струна — с такой силой судно пыталось сорваться с якоря, словно живое, словно чувствовало, что этот остров проклят, и свалить куда подальше в открытое море. Отлив бурлил шумел и пенился, словно горный поток.

Ногами я уцепился за увлекаемый течением катамаран, а руками — за цепь. С каждой секундой я чувствовал, что становлюсь… не выше, нет! Длиннее! Я понимал, что медлить нельзя ни секунды, и, собравшись с духом, выпустил свое суденышко.